Как-то Андрей отправился на лодке через реку, чтоб намыть шлихи на противоположном от лагеря берегу. С собой взял Тарзана. На островке Андрей заметил двух темно-серых гусей и, причалив, бросился к ним, растопырив руки. Птицы метнулись в сторону. Один из них, крупный гусенок, угодил в пасть Тарзана, однако остался невредимым и был доставлен в лагерь.
Гусенка вскоре отпустили на свободу. Он заковылял к реке, переплыл неширокую протоку, выбрался на песчаную косу…
Вдруг Тарзан, все это время с любопытством наблюдавший за птицей, сорвался с места.
— Ага! Ату его, Тарзан! Возьми! — крикнул Толя.
Тарзан, окруженный брызгами, смешно подпрыгивая, проскакал через брод. Мы, опомнившись, заорали:
— Вернись!.. Стой, собачий сын!.. Не тронь гусенка!
Напрасно! Тарзан и ухом не повел. Мы примолкли.
Тарзан подбежал к гусенку, остановился. Они простояли друг против друга несколько секунд. Гусенок наклонил голову и, видимо, зашипел. Тарзан припал мордой к земле, высоко подняв зад (так делают собаки, намереваясь играть), мотнул головой, притопнул лапами и… повернувшись хвостом к птице, легкой рысцой направился к нам. По своему обыкновению, улыбался, словно желал сказать: «Ну как, ловко я вас всех надул?»
Тарзан очень любил охоту. Заметив, что кто-либо берет ружье и отправляется прочь от лагеря, он тотчас бежал вслед и сопровождал до конца охоты, без устали шныряя по кустам.
Я не могу причислить себя к шумному племени охотников. Раньше и меня охватывал охотничий азарт. Забывая обо всем на свете, мог часами торчать в болоте, с утра до вечера бродить по лесу, ползком подкрадываться к зверю, обдирая локти и колени.
Но, придя как-то раз к убеждению, что убивать животное из азарта и озорства большая подлость, я охладел к охоте.
В нашем отряде я считался опытным следопытом, потому что однажды показал Андрею и Борису отпечаток медвежьей ступни, а в другой раз (им же) — волчий след. (Позже я испытал в связи с этим следом немало скверных минут, заподозрив, что в роли волка выставил Тарзана.)
Итак, я слыл охотником и поэтому считал своим долгом иногда выходить на охоту. Перед уходом старался попасться на глаза Тарзану и обзавестись, таким образом, опытным попутчиком.
Меня постоянно преследовали неудачи.
Я шел с краю кустов, обрамляющих реку, держа ружье наперевес, и оглядывал окружающую местность так пристально, что замечал каждую ягодку в радиусе двадцати метров. Тарзан шуршал по кустам.
Охотился он самозабвенно. С удивительной легкостью проскальзывал сквозь густые заросли. Только что нырнул в кусты там, сзади меня, и вот уж высовывает свою седоватую морду из кустов метрах в пятидесяти впереди и, улыбаясь, показывает мне красный язык.
У Тарзана была привычка, удручавшая меня. Прочесав кустарник, он выбегал мне навстречу и останавливался, глядя на меня пристально и с некоторым укором. Мне казалось, он спрашивал: «Ну что, опять ничего не видел? Просто ума не приложу, как тебя можно обучить охоте!»
Когда мы возвращались в лагерь, Тарзан бежал чуть поодаль, равнодушно посматривая по сторонам, и показывал тем самым, что не имеет никакого отношения к моим неудачам.
Со временем стали закрадываться в душу мне сомнения. Некоторые поступки Тарзана трудно было объяснить. Он, бегая по тундре, мог поднять стаю куропаток. Птицы, хлопая крыльями-трещотками, перелетали на новое место. Я торопился приблизиться к ним. Не тут-то было! Тарзан, откидывая то в одну, то в другую сторону задние лапы, мчался через кочки к птицам и тотчас поднимал их. Как бы я ни торопился, все напрасно. Испуганные куропатки трепетали крыльями где-то далеко-далеко. Тарзан радостным галопом скакал вслед за ними, и я, махнув рукой, шел в противоположную сторону.
Я приметил также, что Тарзан, бегая среди кустов, часто поднимает зайцев, но гоняет их беззаботно, без особых усилий, как бы шутя. Не мудрено, что он ни разу не схватил ни одного зайца, хотя были косые упитанными и совершенно потеряли к зиме свою спортивную форму.
Неожиданно я пришел к простому выводу: охотником Тарзан никогда не был. Мне стало ясно, почему никто из нашего отряда, уходя на охоту, не берет с собой Тарзана. А все возвращаются, увешанные дичью.
Но мы по-прежнему уходили на охоту. Тарзан шнырял в кустах, беззлобно гоняя зверей, и носился по тундре радостным галопом за птицами. Возвращался ко мне, высунув язык и мотая хвостом.