Уже сдаваясь, но упираясь для виду, Габи все же спросила на бегу:
«Куда опоздаем?»
«По дороге расскажу. Торопись!» — Эрни почти втолкнул ее в комнату, но сам за ней не вошел, а скромно остался в коридоре.
Даже сквозь дверь чувствуя его нетерпение, Габи поспешно натянула белое кружевное платье на атласной подкладке, которое надевала только в исключительных случаях. Но сегодня ведь случай был исключительный, не так ли? К тому же платье, хоть и кружевное, сшито было так ловко, что можно было обойтись без нательной арматуры, без которой она и обошлась.
Уже за воротами, пристегиваясь ремнем к пассажирскому сиденью, она повторила свой вопрос:
«Куда же мы опаздываем?»
Эрни ответил вопросом на вопрос:
«Надеюсь, ты знаешь, как выбраться из этого чертова лабиринта?»
«Не то, чтобы я часто выезжала отсюда на машине, я все больше на автобусе. Сейчас сверни направо и скажи, наконец, куда мы едем».
«Мы едем на концерт Зары. Ты когда-нибудь слышала, как Зара поет?»
«А кто это?»
«Как, ты ничего не знаешь о Заре? Чем вы там занимаетесь, в своей киношколе?»
Габи пожала плечами — знакомство со звездами яффских ночных клубов в программу киношколы не входило. Она лично посвящала там в тайны постановки голоса заносчивых молодых режиссеров, каждый из которых считал себя гением и в гробу видел искусство постановки голоса вообще и изучение этого искусства в частности.
«Но Зара не просто яффская звезда, слава Зары докатилась даже до Нью-Йорка, — воскликнул Эрни, ловко выбираясь из головокружительного лабиринта Рамат-Ганских улиц. — Можно сказать, что я на этот раз приехал в Израиль специально, чтобы послушать пение Зары!».
«Жаль, что не я ставила ей голос», — вздохнула Габи.
«Не ей, а ему», — поправил ее Эрни.
«Как, ваша Зара — мужчина? Почему же у нее, то есть у него, такое женское имя?».
«Приедем — увидишь», — пообещал Эрни.
По сути они уже почти приехали — машина катила по приморскому проспекту, открывавшему вид на бесконечный песчаный пляж, окаймленный бесноватым прибоем Средиземного моря.
«Остановись тут на минутку, — попросила Габи, заметив свободную стоянку у тротуара. — Полюбуйся нашим морем! Оно всегда готово превратить любое мелкое волнение в ревущую пенистую бурю. За ним нужен глаз да глаз, как за всем Ближним Востоком».
«Скажи мне лучше, госпожа философка, ты была когда-нибудь в ночном клубе?» — засмеялся Эрни, заталкивая Габи обратно в машину.
«Почему ты спрашиваешь?» — насторожилась она.
«Моя любимая учительница Татиана утверждала, что в России ни о каких ночных клубах не могло быть и речи».
«В ее времена, конечно, так и было, но теперь там ночных клубов больше, чем дневных», — храбро отпарировала Габи, таким хитрым способом уклоняясь от ответа на вопрос. Потому что, по правде сказать, она никогда в жизни не была в ночном клубе, но сознаваться в этом не хотела. Ей почему-то вдруг показалось, что такое признание спустит ее вниз по социальной лестнице, на которой она до сих пор довольно ловко балансировала на одной ступеньке с Эрни.
Поэтому она постаралась придать своему лицу выражение полного безразличия, когда они, пройдя под стрельчатой каменной аркой, спустились по коленчатой гранитной лестнице и оказались в низком зале, напоминающем обшитую малиновым бархатом коробку для хранения драгоценностей. Все здесь было нарочитым и слишком шикарным — крохотные мраморные столики на витых золоченых ножках, окружающие их такие же витые золоченые стульчики и подобострастно извивающиеся официанты в малиновых фраках с золотыми пуговицами. Несмотря на шумные вздохи кондиционера, воздух в зале казался спертым и слишком душистым — Габи не сразу поняла, что кондиционер выдыхает не только холод, но и плотную струю приторного цветочного одеколона.
Они и впрямь примчались к самому началу — едва они вошли, распорядитель запер за ними дверь и плотно задернул поверх нее тяжелый плюшевый занавес. Зал был набит до отказа, свободных мест вокруг столиков не было, все стульчики были заняты. Краем глаза Габи заметила, как пара зеленых кредиток перекочевала из ладони Эрни в ладонь официанта, который через минуту принес крохотный столик с парой стульчиков и стал втискивать его в узкое пространство перед самой сценой. Сцена была на удивление большой для такого тесного зала, она простиралась от стены до стены напротив входной двери. Над нею опытный взгляд Габи приметил натянутую высоко под потолком цепочку разноцветных фонарей. Фонари не горели, и сцена была погружена в зыбкую полутьму, в глубине которой скрывался маленький оркестрик, притаившийся в дальнем углу. Публика состояла в основном из сидящих парами красиво одетых молодых людей, причем очень немногие из них были с девушками.