Настолько быстро, насколько Габи могла, она сложила в слова стилизованные ивритские буквы:
«Сегодня ранним утром на одной из улиц Яффской крепости был обнаружен труп убитой при таинственных обстоятельствах звезды ночных клубов, несравненной певицы Зары».
«Что с тобой? Что ты там нашла? — схватил ее за руку Дунский и потянул газету к себе. — На тебе лица нет!».
«Зара! Зару убили!» — одними губами, без голоса выдавила из себя Габи.
«Что тебе эта Зара? Сейчас каждый день кого-нибудь убивают, особенно в ночных клубах».
«Я так и знала, что ее убьют! Я видела ее мертвое лицо!» — неосторожно брякнула Габи, но ей сейчас было не до осторожности.
«Ты хочешь сказать, что еще раньше видела ее живое лицо?» — продолжал настаивать Дунский, учуяв за бессвязным бормотанием жены дыхание истинной драмы.
«Я пела на ее свадьбе», — начала Габи и запнулась.
Как рассказать о том, что тогда случилось, ничего не присочиняя и многое скрывая? С чего начать? Как не перейти опасных границ между правдой и ложью? Пока она решала эту задачу, Дунский тоже успел одолеть препятствия ивритского текста:
«Ты бредишь? Ты пела на свадьбе непревзойденной певицы, звезды ночных клубов?».
Чтобы убедить его, Габи перешла в атаку:
«Ты забыл, что сбежал к маме, оставив меня без денег?».
«И ты стала зарабатывать пением на звездных свадьбах?».
Габи начала сердиться:
«Представь себе, именно так! Причем пением русских романсов!»
«Почему русских романсов?».
«Потому что это единственное, что я петь умею, а звезды ночных клубов нет!».
«Ладно, — сдался Дунский, — расскажи мне все с самого начала, но так, чтобы концы сходились с концами».
Чтобы концы сходились с концами, нужно было их умело свести, и Габи, собрав остатки самообладания, принялась за дело. Дунский то и дело ей мешал, требуя все новых и новых пояснений — как ей пришла в голову идея петь на свадьбах, как ей пришла в голову идея петь русские романсы, да еще в сопровождении арфы? Так что до посещения ночного клуба Габи добралась не сразу.
Желая поскорей разделаться с заключительной главой, она смело придумала, что ее пригласили студенты-выпускники, у которых оказался лишний билет со скидкой. Это была безопасная ложь, потому что Дунский никак не мог бы проверить, приглашали ее студенты или нет. Но ему и в голову не пришло заподозрить сам факт приглашения, его обеспокоило совсем другое — а много ли их было, студентов-выпускников? Она тут же сообразила, как нужно ответить:
«Четверо. Две пары, гомосексуальная и гетеросексуальная».
Дунский хмыкнул и успокоился. Теперь уже можно было рассказывать все честно, — как поразило ее пение Зары еще до того, как она ее узнала, и как она узнала Зару, и как Зара узнала ее, и как ее охватил необъяснимый немотивированный страх. И как она выскочила из клуба, а потом долго блуждала по темным лабиринтам старинной крепости, пока не выбралась к стоянке такси. «Одна?» — не поверил Дунский. «Одна-одинешенька! — храбро соврала Габи, — ведь никто даже не подозревал, что я знакома с Зарой. И никто не видел того, что увидела я на ее лице — печати близкой смерти».
При этих словах над ее плечом склонился Эрни и одобрительно поцеловал в склоненную шею. Несколько мгновений потребовалось Габи на то, чтобы сообразить, что ее склоненную шею целует вовсе не Эрни, а Дунский:
«Ну и фантазерка ты у меня! Ну и фантазерка!». Глаза его смеялись, и нельзя было понять, поверил он ей или нет. Они расплатились и, сплетясь руками, пошли домой в свой временный шалаш.
Тайна смерти Зары так и осталась неразрешенной. В газетах иногда появлялись журналистские догадки о причинах гибели звезды ночных клубов, больше похожие на сплетни, чем на достоверные отчеты. Но среди разнообразных, самых фантастических предположений ни разу не мелькнул даже намек на интимную свадьбу при свечах в старинной турецкой башне.
Из всего этого Габи стало ясно одно — того, что знает она, не знает никто. От этого по ее спине бегали иногда мурашки страха, но сосредоточиться на них не было ни сил, ни времени.
Когда Габи, отдуваясь, вынырнула из полностью затянувшего ее бытового водоворота, она попыталась подобрать на задворках памяти затерянные там осколки прошедших событий. Ей необходимо было с кем-нибудь обо всем этом поговорить, но поговорить было не с кем. Эрни, похоже, исчез навсегда, Инна была поглощена очередными Светкиными похождениями, а Дунский остался Дунским, несмотря на все его усилия быть нежным и внимательным. Он никак не мог отсредоточиться от себя любимого, тем более, что дела этого любимого шли неважно — волчий билет, выкинутый ему в лицо за проказы с Черным Магом, все еще был в силе, и никто не брал его на работу. Такой оборот дел не красил бы любого, а уж Дунского в особенности.