Я уже столько раз это проходила, что не требовалось большого воображения, чтобы представить, как это будет. Ума не приложу, почему все залетные мужчины всегда выбирают Габи — ведь Инес и краше, и талантливей. Я так думаю не потому, что она моя мамашка, а потому, что смотрю на них объективно со стороны.
Вот и сейчас, огибая стул кавалера в белом, я посмотрела на них со стороны: обе они, Инес, прямая и напряженная, как струна ее арфы, и стрекоза Габи, легкая и порхающая, так и смотрели в рот своего нового знакомца. Я поставила тарелку на стол и тоже заглянула ему в рот — зубы у него были белые и ровные. Лицо его под светлым чубом показалось мне знакомым — кого он мне напоминал? Кажется, одного из рок-н-ролльных кумиров моей подружки Анат, их портретами были заклеены все стены ее комнаты.
Но он не мог быть рок-н-ролльным кумиром Анат, вряд ли хоть один из ее кумиров говорил по-русски. В ответ на мой взгляд он повернул голову и посмотрел мне в глаза прозрачными светлыми глазами. И тут я его узнала — это был мой нищий!
Сомнений быть не могло, это был он! Просто он помылся, побрился, переоделся и снял свой засаленный картуз, но глаза на лице оставил те же. Я собралась было ахнуть и закричать: «Это вы?», но он мимолетным движением приложил палец к губам, давая понять, чтобы я его не выдавала. И я поспешила уткнуться в свою тарелку с печенкой, боясь, как бы подруги не заметили моего смущения. Но боялась я напрасно — они были так увлечены своим новым знакомым, что не заметили бы, даже если бы я взлетела в воздух и повисла на люстре.
Увлечены-не увлечены, а правила приличия все же требовали меня представить:
«Знакомьтесь, моя дочь, Светлана».
Я разыграла роль современной деловой женщины и протянула ему руку для поцелуя:
«Очень приятно, господин…?».
Однако злюка Инес не дала мне развернуться, она шлепнула меня по руке:
«Господина зовут Юджин, он привез в Чотокву свою коллекцию старинных икон».
Я прикинулась дурочкой:
«На конкурс?»
Вся компания весело засмеялась, им понравилось, что я такая дурочка.
«Какой конкурс может быть у икон?», — сквозь смех выдавила из себя Инес, но я твердо стояла на своем:
«Такой же, как у романсов, — кто споет их лучше». «Да ты хоть знаешь, что такое иконы?» — взвилась Инес, она всегда заводится, когда я влезаю в разговор на равных. Я твердо не знала, но вдруг вспомнила, что в иерусалимской церкви, похожей на здешнюю уборную, на стенах висели яркие картинки, которые назывались иконы. Я неуверенно сказала:
«Кажется, это такие картинки, которые висят в церкви, да?».
«Если это картинки, как можно их спеть?» — съехидничала Инес, совсем как моя подружка Лилька, когда хочет показать, что она умней меня. Мы бы могли продолжать нашу перепалку бесконечно, но нищий Юджин прекратил ее неожиданным заявлением:
«Мои иконы спеть нельзя — они поддельные!».
Мы дружно уставились на него, не понимая, что он имеет в виду.
«А кто их подделал — вы?», — попыталась внести ясность Габи.
«Куда мне? Их подделал человек большого таланта двести лет тому назад!».
Инес блеснула логикой:
«Как они могут быть поддельными, если они такие старые?»
Блеснув логикой, она состроила глазки — она, как обычно, еще не просекла, что Юджин собирается кадрить Габи. Но, кажется, и он еще не решил, кого ему лучше кадрить, и потому отнесся к словам Инес так же серьезно, как к ее глазкам:
«Тот неизвестный умелец двести лет назад подделал иконы тринадцатого века, то есть написанные шестьсот лет назад, сечете? И подделал их так искусно, что до недавнего времени никто его не разоблачил».
«А теперь кто-то разоблачил?», — догадалась Инес.
«Разоблачили вы!», — ахнула Габи.
«Вы правы. К сожалению, я — на свою голову», — вздохнул Юджин.
«И что было?», — Габи так и затрепетала, она обожает необыкновенные истории, даже если они выдуманные.
«В двух словах не расскажешь. Вот если мы подружимся, а я чувствую, мы подружимся? — и он вопросительно глянул не на Габи, а на Инес, — вы все-все узнаете».
«Ах, как интересно! — заторопилась Инес и опять состроила глазки. Глазки у нее еще вполне ничего, если принять во внимание ее печальный возраст. — Расскажите же нам поскорей! Я чувствую, это настоящая драма!».