«А мама знает, что ты меня к ней везешь?» — спросила я, когда мы пристегнулись и самолет закружил над тель-авивским пляжем. Юджин пожал плечами:
«Разумеется, знает».
Что-то в выражении его лица мне не понравилось, и я уточнила:
«Знает и не возражает?».
«Как она может возражать, если твоей жизни грозит опасность?».
«Еще как может!».
Я представила себе ее лицо, когда она меня увидит, и по спине у меня пробежал холодок:
«Она будет встречать нас в аэропорту?».
Юджин покосился в мою сторону и обнял меня за плечи:
«Разве ты не заметила, куда мы летим?».
«А куда мы летим?», — в суете отлета я как-то не обратила на это внимания.
«Мы летим в Берлин».
«Но Берлин же не в Швеции?», — протянула я не очень уверенно, у меня с географией всегда были проблемы.
«Берлин в Германии. Неужто вы это в школе не проходили?».
«Мало ли что мы в школе проходили? Не могу же я все помнить!».
Тут стюардесса принесла обед, и нужно было срочно решать, хочу я курицу или мясо, так что я отвлеклась и только после обеда спросила:
«А зачем мы летим в Берлин?».
«Я же тебе объяснял — нам нужно замести следы. Не дай Бог эти ребята пронюхают, что мы удрали в Швецию! Вот мы и сбиваем их со следа».
Сбивать со следа ребят из мафии — это было здорово! Это было даже почище, чем хранить секрет про мафию нищих!
«А почему именно в Берлин?».
«Ни почему. Просто летим туда, куда удалось схватить билеты в последний момент».
«А куда мы полетим из Берлина?».
«Это станет ясно на месте. Мы прилетим, снимем номер в отеле и разведаем обстановку».
Ночевать в отеле — это да! И все же мысль об Инес не давала мне покоя:
«А мама знает, что мы сегодня не прилетим в Швецию?».
«Я в подробности ее не посвящал, не хотел пугать понапрасну. Она знает, что мы должны прилететь, но не знает, когда и куда».
Отель оказался сверхшикарный — сплошной мрамор, стекло и зеркала. В зеркалах отражаются нарядные дамы в длинных меховых шубах и я в своей новой прикольной дубленке. Дубленка — отпад: замша светлая-светлая, а воротник и отвороты из шикарного коричневого меха. Я как глянула на себя во все эти зеркала, глазам своим не поверила — неужели это я?
Юджин усадил меня в кресло и помчался к конторке организовывать нам подходящий номер. Он так долго топтался там, обсуждая что-то с седым господином в черном пиджаке, что я от нечего делать завела дружбу с лежащим рядом пятнистым догом, который сходу в меня влюбился и стал облизывать мне лицо и руки длинным лиловым языком. Когда Юджин вернулся с ключом в руке и повел меня к лифту, дог громко зарыдал и попытался пойти за нами. Его хозяйка, древняя старуха в фиолетовой шляпе, его, конечно, с нами не пустила, а Юджин засмеялся:
«Что, уже успела обольстить бедного пса?».
Все стены в лифте были зеркальные и во всех отражалась я в своей офигенной светлой дубленке — это было зрелище! Мы вывалились из лифта на каком-то бесконечном этаже и пошли по пушистому красному ковру, а высокий негр покатил за нами тележку с чемоданами, — хоть зеркал в коридоре не было, но я думаю, это тоже было зрелище.
Наконец, мы вошли в номер — ничего особенного, не то, что наша квартирка в Чотокве, но тоже не хило: двуспальная кровать, зеркало, двуспальная кровать в зеркале, зеркальная дверь стенного шкафа, такая же дверь в ванную, чернильно-синее окно, отраженная в нем кровать, два кресла, два ночных столика и между ними одна двуспальная кровать с бархатистым покрывалом пурпурного цвета. Я грохнулась на кровать и спросила:
«Мы что — будем спать в одной кровати?». «Не волнуйся, дорогая. Я попросил у них добавочную раскладушку. Но у них пока нет».
Я уставилась на него, не веря своим ушам:
«Ты что, с ума сошел, дорогой? Когда дорогая мама узнает, она с тобой, дорогим, разведется, а меня, дорогую, задушит».
Он притворился, что не понимает, в чем дело, и сел рядом со мной:
«Послушай, в чисто практическом смысле я твой отец. И очень к тебе привязан. Боюсь, что в тех обстоятельствах, в каких мы оказались, нам придется пока спать в одной комнате».
«И в одной кровати?» — уточнила я и направилась в ванную, но перепутала двери и вошла в зеркальный стенной шкаф. Ванную я все-таки нашла и даже помыла руки — там в розовой вазочке подавали очень миленькую мыльную розочку. А когда вышла к Юджину, сразу прервала его телячьи нежности, заявив, что пора жрать. Он поморщился от моей грубости, но стерпел и мы опять покатились вниз в зеркальном лифте. Мне показалось, что он смотрел на мое отражение в зеркале, облизываясь, как тот пятнистый дог с лиловым языком.