– Что вы! Это дорого, да и не поможет никому.
Исламский благотворительный фонд занимал большое здание с экраном внутри, на котором беспрерывно показывали фильм о цунами: раненые люди, которых вытаскивают из-под обломков, трупы, плавающие по улицам, превратившимся в реки, женщина, со всхлипами рассказывающая свою жалобную историю. Драматическая музыка звучала так громко, что полутораметровые колонки тряслись и искажали звук. Внутри здания в кучки сбились местные – кто-то плакал, кто-то смотрел фильм с серьезным выражением лица.
Окта представила меня начальству фонда – группе довольно приятных мужчин из Ливана, Палестины, Македонии, Кении, Индии, Бангладеш и Великобритании. Самым общительным и открытым оказался палестинец из Лос-Анджелеса по имени Абдусалам. Это был полный, веселый человек в майке с логотипом Исламского благотворительного фонда; он занимался связями с общественностью и раздавал прохожим наклейки.
Затем Окта познакомила меня с красивым ливанцем по имени Джихад. Про себя я подумала: как кому-то могло прийти в голову назвать сына «священная война»! И только потом я узнала, что слово джихадозначает «усердие, рвение, упорная борьба» – неважно, религиозная, личная, общественная, политическая или оборонительная. Если под борьбой подразумевается бой, то, по законам ислама, он должен вестись лишь в оборонительных целях и в соответствии со строгими правилами, запрещающими нанесение ущерба невинным свидетелям, женщинам и детям. Не разрешается также разрушать чью-либо собственность и немусульманские храмы. Ислам осуждает захват людей в заложники, похищение, обстрелы людных мест. Известны слова Пророка о том, что «главный джихад – борьба с самим собой». Здесь имеется в виду борьба с собственным эго, жадностью и желаниями. Как и английские имена Констанс, Хоуп или Фейт [5], джихад подразумевает добродетель, и именно поэтому родители выбирают такое имя для ребенка.
Окта одинаково непринужденно общалась и с мужчинами, и с женщинами. Ей было всего двадцать четыре года, но свое ответственное положение в организации она воспринимала спокойно. Мужчин она называла братьями, а они ее – сестрой.
Сначала меня смущал ее многослойный наряд, и я засомневалась, удастся ли разглядеть под всеми этими покровами ее личность и взгляды на жизнь, которые, должно быть, так отличаются от моих. Я предположила, что она носит такое закрытое платье, поскольку работает с большим количеством мужчин. Позднее, когда мы подружились, она поведала мне свою историю.
– Я очень люблю ислам. Со средней школы мне хотелось носить закрытую одежду. – Ачех [6]лишь наполовину, Окта выросла в Джакарте, столице Индонезии, где обычай покрывать голову не так распространен. – Когда мне было семнадцать, я прочла книгу о смерти и задумалась о том, как мимолетна жизнь. «Никто не знает, умрет он сегодня, завтра или через несколько десятков лет, однако хуже всего умереть, так и не последовав зову своего сердца», – процитировала она.
Ее сердце подсказывало путь посвящения себя вере. Для нее это означало, в частности, носить как можно более закрытую одежду. Окта так привыкла к своему просторному жакету, который ей подарила другая сотрудница фонда, позже уехавшая в Сараево, что редко когда снимала его, несмотря на то что Ачех расположен в тропических джунглях. На шнурке ее сотового красовалась надпись: «Сараево».
На окраине рыночной площади находился большой амфитеатр, скамьи которого были выкрашены в лавандовый и персиковый цвета и декорированы кружевной резьбой. Зрители спрашивали меня, откуда я приехала. Некоторые приводили маленьких детей поглазеть на иностранку. Ко мне подошла женщина в головном уборе, собранном резинкой под подбородком, как у монахини. Она хорошо говорила по-английски. Женщина подняла детей на руки, чтобы те увидели меня и смогли пожать мне руку.
– Не хотите прийти к нам в школу? Я преподаю английский, а дети были бы рады познакомиться с носителем языка.
На сцену высыпали женщины в одинаковых ярко-желтых шарфах и халатах, украшенных ярким орнаментом, и запели мусульманскую песню. Мелодию подхватил второй хор в пурпурных и розовых одеяниях. Я слышала, что в консервативных мусульманских странах вроде Саудовской Аравии религиозные песни могут петь только мужчины. Видимо, в Банда-Ачех так не считали.
Рапайи геленг– это медитативное сочетание танца, барабанного боя и мусульманской песни. На сцену вышла группа мальчиков в золотых повязках, широких рубашках, шароварах и платках, повязанных на талии. Они заиграли рапайи, скоординированно и гармонично ударяя в барабаны ладонями, затем сели на пол, сдвинулись вперед и в стороны, подбросили барабаны и в воздухе обменялись ими. Все это время мужчина постарше распевал мантры, а мальчики вторили ему. Их головы тряслись, темп все увеличивался.
Следующая группа совсем маленьких детей исполнила более спокойный танец, причудливо двигая руками и запястьями. Они сидели на земле, и у каждого на груди была повязка с надписью: «Сирота».
По пути на встречу в ФВА я смотрела, на чем ездят жители Банда-Ачех. Самым популярным видом транспорта оказался мотоцикл; иногда на них перемещались целыми семьями, по четверо: отец, мать, ребенок и грудничок. Я поймала моторикшу с разноцветной маленькой коляской, и водитель отвез меня в штаб-квартиру ФВА, скромный дом на окраине Банда-Ачех. Директор и основатель фонда (его звали Азвар) беспрерывно работал с января – бесплатно, разумеется, – и сильно переутомился, поэтому на время уехал из города. Со мной разговаривал мужчина из Джакарты по имени Ваян. Не считая Дэна и Росса, он был единственным добровольцем фонда родом не из Ачех. Мы сидели на крылечке и пили воду из пластиковых стаканчиков, когда примчался Азнави – еще один из начальства ФВА. Он только что вернулся из мечети и выглядел очень нарядно: традиционная шапочка, модный костюм. На ходу поздоровавшись со мной, он извинился, вышел и вернулся уже в футболке и мешковатых штанах.
Мы договорились, что завтра я перееду в этот дом и попытаюсь помочь своим знанием английского. Ваян сказал, я могу быть полезной в составлении прошений и писем. Ребята из Ирландии предложили мне преподавать язык в местной школе, а один из сотрудников спросил, не соглашусь ли я учить английскому добровольцев из фонда. Азнави ответил:
– Можете остаться, но мы слишком заняты, чтобы устраивать вас на работу. – Хотя одно задание он все же дал мне: – Попробуйте раздобыть нам два-три подержанных ноутбука, чтобы сотрудники ФВА в деревнях могли вводить данные и отчитываться в штаб-квартире.
Я поняла, что мое сотрудничество с ФВА вряд ли будет интересным, однако у меня появилась возможность жить среди местных. Если сбором ноутбуков, составлением документов и исправлением грамматических ошибок мне удастся помочь общему делу, то я рада принять в этом участие.
НАСУЩНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
Во второй и последний вечер в гостинице психолог Лоуренс из Франции спросил:
– Вы были в районе цунами?
Я не поняла. Мне казалось, что город – это и есть район цунами.
– Нет, – ответил он. – Вдоль всего побережья от деревень остались лишь щепки. Езжайте туда после обеда – увидите людей, которые приходят туда, чтобы вспоминать и плакать.
Лоуренс почти все время проводил на собраниях (этим занимались все, кто прилетел сюда помогать). Завороженная его французским акцентом и историями о бюрократических злоключениях, я просидела с ним до поздней ночи.
– Врачи из Индии и многих других стран сидели в холле отеля «Султан» и ждали указаний. Им не позволено было начинать работу без разрешения. Люди остро нуждались в медицинской помощи, но никто не направил к ним тех, кто приехал помочь.