Сам по себе факт назначения командующим такой группировкой Вооруженных Сил, какая была у Советского Союза в 1984 году на Западном направлении, военачальник самого старшего ранга, в том числе и начальник Генштаба, считал бы за честь. Думаю, так мыслил и Огарков. Дело было в другом. Перед его назначением Главкомом, а меня начальником Генерального штаба с ним, как и со мной, никто не беседовал. Это не соответствовало нашим традициям и выглядело совершенно необычно.
Внешне причиной, конечно, могла быть болезнь Генсека Черненко. Но и это мало что объясняло. Ведь можно было поручить провести беседы с нами одному из членов Политбюро, в конце концов министру обороны — Устинов тоже ведь был членом Политбюро. В данном случае к нам обоим было проявлено определенное невнимание, а это еще одно свидетельство того, что не все в порядке было в это время в руководстве нашим государством.
Следует, полагаю, сказать еще вот о чем. На Западе в 1984–1985 годах была широко распространена версия, что перемещение Огаркова на должность Главкома войск Западного направления связано с принципиальными разногласиями в вопросах строительства Вооруженных Сил между ним и Устиновым. Я бы этого не сказал. Конечно, имелись какие–то разногласия, в том числе и принципиального порядка. Но в военной политике любого государства, которая находится в постоянном развитии, различные мнения в военном руководстве — явление нормальное. Они есть и будут и даже необходимы, поскольку без их обсуждения и решения военная мысль застывает. Однако таких разногласий, которые были бы неразрешимы и требовали перемещений в высшем военном руководстве, в то время не было.
Естественно, меня волновал тогда вопрос, как сложится моя работа с новым руководством, как помочь новому Генсеку ЦК КПСС в более короткий срок разобраться с оборонными вопросами, и считал, что к этому я в основном подготовлен. (Как оказалось впоследствии, в этом я проявлял излишнюю самоуверенность. Жизнь в последующем ее основательно поубавила.)
Не раз в ту памятную мартовскую ночь думы мои обращались к Коммунистической партии. Коммунистом я стал в годы войны. С ней была связана вся моя жизнь. Никакой другой жизни для себя, для моих детей и моих внуков я не представлял вне партии и без нее.
Видел я и ее недостатки. Стыдно было перед самим собой и перед товарищами, что терпели такого Генерального секретаря, как Брежнев, бездеятельного и допускавшего обман и коррупцию. Но вместе с этим я видел десятки тысяч партийных руководителей, которые без шумихи и показухи работали вместе с народом и для народа. Я долго служил в Белоруссии, полюбил эту республику, ее народ. Именно там я видел беззаветных партийных руководителей, таких как К. Т. Мазуров, П. М. Машеров, Е. Е. Соколов и многие другие, и гордился ими. Так, разумеется, было не только в Белоруссии. Так было в большинстве партийных организаций других республик.
Прослужив столько лет в Вооруженных Силах, я ясно понимал, какой великой силой была партия здесь, в армии и на флоте, и как она морально сплачивала вместе всех военнослужащих во имя служения Отечеству.
Большинство коммунистов были бескорыстными людьми. Как я гордился ветеранами Великой Отечественной войны (а они в огромном своем большинстве коммунисты)! Ведь эти люди отдали Родине все. Хотя многие из них имели сегодня мизерные пенсии, жили очень часто в неблагоустроенных квартирах, они везде и всегда стоят стеной за Коммунистическую партию.
Вместе с тем я видел, что в партию пришли и другие люди. Карьеристы, проходимцы, связавшие себя с теневой экономикой, слепые и безвольные исполнители чужих приказов и чужой воли. Их уже десятки, а может быть, и сотни тысяч. Немало их и на руководящих постах. Постепенно появилось изрядное количество и людей пассивных, вступивших в партию только потому, что она правящая. Но ведь коммунистов–то 18,5 миллиона! Да и большинство руководителей в союзных республиках, крайкомах, обкомах, райкомах, в министерствах, ведомствах, на предприятиях (в этом, по крайней мере, я был тогда уверен) — это честные, болеющие за дело люди. Они самоотверженно, не жалея сил, работают. Крепка их связь с народом. Именно на этих людях да на хозяйственниках во всех звеньях — от Совета Министров страны до предприятия — и держалась вся система управления страны. Вместе с тем мне уже тогда стало ясно, что все эти достойные, трудолюбивые, умные, талантливые люди включены в систему, которая позволяет им методом приказа, жесткого контроля, авралами добиваться определенных конкретных результатов. Но одновременно эта система уже давно стала тормозом, препятствием для движения вперед. Она сковала и не позволяла проявлять инициативу снизу.