Ей казалось, что они идут уже полжизни, когда впереди возник один из людей лорда Оттара, которого тот зачем-то всё время посылал вперёд. Он что-то сказал вожаку. Хильда расслышала только: «верхом» и «несколько человек…».
Лорд Оттар, не оборачиваясь, сделал знак остальным. Косматый намотал на руку верёвку и дёрнул их за собой на обочину, едва не опрокинув всю вереницу. За несколько шагов от дороги их было уже не видно в темноте. В суматохе кто-то толкнул Хильду, и она упала животом на дорогу. Дыхание перехватило, грудь чуть не разорвалась от боли. В руки глубоко впилась натянувшаяся верёвка. В тот же миг рядом с ней выросла какая-то тень. Хильда подняла глаза…и увидела лорда Оттара. От него разило потом и мочой.
- Так даже лучше, ты ведь у нас дура, а?- оскалился он и выхватил из-за пояса охотничий нож. Не успела Хильда испугаться, как великан, схватив её за руки, одним движением перерезал верёвку, стягивающую запястья. Там, где он задел лезвием кожу, проступила кровь. Хильда, не веря своим глазам, уставилась на запястья. Она свободна? Её отпускают?
Но лорд Оттар отчего-то не спешил выпускать её руку из своей. Он сделал лёгкое, почти красивое движение. Хильда услышала хруст и с удивлением посмотрела на свои странно вывернутые пальцы, а следом запястье пронзила острая боль.
- Вой громче, и чтоб жалобно! – приказал он, а потом побежал к остальным и затаился в темноте, совсем близко от неё.
Хильда так и осталась лежать одна посреди пыльной дороги, катаясь и громко воя от не унимающейся боли, слыша приближающийся топот копыт.
Кэм
Церковь было несложно найти: всё что требовалось – это идти на звук. Со зданием самого монастыря она соединялась внутренним двором. По мере приближения, песнопения становились всё громче. Поистине величественная музыка. Казалось, даже стены благоговейно вибрируют в унисон. Время от времени в недрах храма раздавались глухие удары неизвестного инструмента, подобно биению огромного сердца.
Вход преграждала мощная двустворчатая дверь с килевидным верхом, сделанная из прочного древесного массива. Она несла на себе отпечаток времени. Правая створка была приоткрыта, и сквозь щель доносился хор. Кэм провела рукой по холодному шершавому дереву и скользнула внутрь.
В первую секунду всё внутри стиснул ужас: ей показалось, что алтарь объят огнем. Но, приглядевшись, она поняла, что приняла за пожар множество зажженных вокруг него свечей. Проступая из темноты, они, казалось, парили в воздухе. Толстые восковые ножки, похожие на древние сталактиты, горели и оплавлялись белым нагаром.
К сердцу храма вёл широкий проход. Всё по обе стороны от него утопало во мраке. Только едва заметно проступали очертания суровых каменных сводов и пустых церковных лавок. Алтарь был единственным источником света. Пока глаза привыкали к темноте, Кэм казалось, что в церкви, кроме неё, никого нет, и это поют сами стены. Но потом она скорее почувствовала, чем увидела, шевеление теней, и из тьмы стали проступать силуэты молящихся. Облаченные в плащи с широкими капюшонами, они занимали передние ряды. Кэм поспешила к ним.
Её шаги, как ни старалась она ступать бесшумно, звучали пугающе гулко. Плащи пришли в движение: капюшоны, как по команде, обернулись, и три десятка зияющих пустот уставились на неё. Среди этой массы невозможно было различить Корин.
Радуясь, что на этот раз не забыла про плащ, Кэм накинула на голову капюшон и присоединилась к молящимся. Любопытные ещё некоторое время оборачивались в её сторону, слышался шёпот и шорох, но постепенно все взоры снова сосредоточились на алтаре. Кэм принялась осторожно оглядывать своих соседей, но не могла различить ничего, кроме контуров. Которая из них Корин? Времени у неё только до рассвета!
Вскоре она начала понимать, почему в таких местах люди чувствуют себя ближе к Богу. От смеси запахов, доносимых гулявшим под сводами ветром, от похожего на горестные стенания пения и давящей темноты у неё закружилась голова, а по коже побежали мурашки. Теперь освещённый сотнями свечей алтарь казался единственным безопасным островком в скорбном мраке этого мира. Течение мыслей замедлилось, а тревоги вдруг отошли на второй план, представившись чем-то неуместно-суетным в подобном месте.