Лик прислушался. Потом заглянул за занавеску в большой зал.
Всё в порядке. В главного зале никого не было. Только мраморная статуя богини, поменьше той, что на площади, и раскрашенная аквамарином, взирала на синие тени, плясавшие на полу.
Лик вышел на середину и начал крутиться. Здесь, в относительной безопасности, метаморфоза шла медленней. Лапы ныли от усталости, всё ещё мокрая шерсть липла к телу и не хотела отходить.
Холодное лицо богини взирало на него без сочувствия. Лик вспомнил. что она, кажется, охотница. Интересно, она охотится только на настоящих волков… или на замаскированных тоже?
Головокружение. Бросок в жар. Он лежит на горке шерсти и чувствует под ней холодный жёсткий пол.
Сагилл уже был здесь, с небольшой метёлочкой в руках. Он начал сметать с полированных плит клочья выпавшей шерсти. На лицо энарея отражалось лёгкое разочарование.
– Что-то не так? – спросил Лик.
– Я думал, ты самка, – ответил Сагилл, – Но я ошибся. Прости, не посмотрел. Нет привычки под хвост заглядывать.
– Так бывает, – Лик попытался улыбнуться, – Мы все ошибаемся. У вас есть, чем закусить?
– Есть, разумеется, Сагилл дождался, пока он встанет. и смахнул с его тела остатки шерсти, – Возьми с алтаря.
– Разве это можно есть?
– Есть можно всё, что не сожгли. Но обычно жгут несъедобное.
На этот раз богиня угощалась варёными грушами и кусочками куриного мяса. Конечно, голодному ликантропу это на один зуб. Но всё равно лучше, чем охотиться в степи за мышами.
Они вернулись в заднюю комнату. Неврийка протянула ему хитон – наверное, мужского покроя. Лик вспомнил, что он без одежды, попытался поймать её взгляд, но девушка демонстративно смотрела в окно.
– Её зовут Ифито, – сообщил Сагилл, – Как она здесь оказалась, она расскажет сама, если решит, что это нужно.
– Я Лик, из Новой Столицы, – Лик поставил еду на столик – как бы приглашая всех, но поближе к себе, чтобы больше досталось, – Бегу от гнева царя Палака. Он больше не рад невриям.
– Это интересно, – сказал Сагилл, – Я надеюсь, ты расскажешь нам больше.
– Само собой, – Лик уже схватил грушу, – А мне можно задавать вопросы?
– Задавай.
– А что, если я задам… неподобающий вопрос? Я никогда ещё не было в храмах, и вот…
– Ничего страшного не случится. Если ты задашь по-настоящему неподобающий вопрос, то просто не получишь ответа.
Лик набрал побольше воздуха и вдруг выпалил, неожиданно сам для себя:
– Можно ли узнать, почему вы, энареи, одеваетесь, как женщины? Или это секрет?
– А, это…. Нет, не секрет.
Лик ждал. Но Сагилл больше не сказал ничего.
– И? – не выдержал невриец.
– Что? Я ответил на твой вопрос.
– Но вы ответили не до конца.
– Ты не прав. Я ответил на твой вопрос до конца. Ты спросил, можно ли задать мне этот вопрос. Я ответил, что этот вопрос задать можно.
– Ах, вот в чём дела. Тогда я спрашиваю: почему вы, энареи, одеваетесь, как женщины?
– Так нам повелела великая богиня.
– Кто эта богиня? Неужели это Меспелла, могучая Луна? Или вот эта, чья статуя у вас тут стоит?
– Нет, это воля другой богини, – энарей поднял правый мизинец, как это принято, когда говоришь нечто особенно важное, – Обычно ей поклоняются женщины. Но у неё есть власть над всем родом человеческим. И имя этой богини – Мода.
Глава 4. Из воды, из огня, из песка
Рассказ подошёл к концу одновременно с грушами.
– То, что ты говоришь, очень важно, – произнёс Сагилл, – Полагаю, это будет интересно всем горожанам.
Ифито за весь разговор не проронила ни слова. Интересно, она сбежала из степи по той же причине, что и Лик? Хорошо бы её разговорить…
– Я готов рассказывать его кому угодно, – сказал невриец, – пока буду здесь под защитой.
– Если ты будешь рассказывать его кому угодно, очень быстро окажешься за стенами. Жители не хотят воевать с Палаком из-за ликатропов.
– Но царь Палак хочет воевать с городом! И мы, ликантропы, тут не причём.
– Это никому не интересно. Обычный житель Херсонеса знает, что вы, ликантропы, с ламиями и геллонами обычно воюете. Или воевали, пока гетера Бела Кикния вас не помирила. Про это даже поэма сложена. “Кнефос”, в шести песнях. А начинается она так, – эрений перешёл на местный язык, – “Мы – смертные люди, однако же мы избегаем о царстве Аида на миг даже краткий помыслить…”
Лик и не подозревал, что разговор о поэзии может быть настолько мучительным.