Она подняла на него глаза, она не хотела ничего скрывать в этот момент истины.
– Хочу всем сердцем, – сказала она. На несколько часов оказаться дома, в Шотландии. Побыть такой, какой не была семь лет. – Если мы пустимся в дорогу сразу, мы сможем вернуться до рассвета?
– Ночью ничего не будет видно, Иласэд.
– Тогда ты все будешь мне описывать. Или я закрою глаза и сама все представлю.
– Можно сделать это сейчас? Ты закроешь глаза, а я буду описывать тебе Гленлион.
– Прошу тебя, Лахлан, отвези меня туда. Если хочешь, перекинь меня через седло, а я буду делать вид, что ты добыл меня во время набега.
Он похлопал пальцем по кончику ее носа.
– Такими мольбами можно разжалобить даже камень. Но я тебя предупреждаю: на моей земле больше трудностей, чем красоты.
– Я хорошо это знаю. Мне нужно просто увидеть. Ты возьмешь меня туда?
– Да, девочка. Возьму. Завтра.
В груди поселилось некое чувство, определить которое Лахлан не мог. Всю дорогу домой он не мог не улыбаться во весь рот. Впервые Лахлан благословлял провидца.
Он ехал домой и время от времени пофыркивал. Это было счастье; вот что это было. Такое чувство, будто все трудности, пережитые за последние годы, были не случайны, что они были посланы для того, чтобы Лахлан лучше смог понять, какая удача ждет его в будущем.
Ей хочется увидеть его дом. Она жаждет хотя бы одним глазком взглянуть на Гленлион. Какая-то она нетипичная английская мисс. Даже голос у нее другой, богатый оттенками. А может быть, Лахлан просто принимает желаемое за действительное. Как юноша, он был погружен в воспоминания о той, кого он только что оставил.
«Ах, девочка, если бы ты только знала. Мне хочется дать тебе многое, мне недостаточно, чтобы ты только увидела мой дом снаружи».
Он снова усмехнулся и пригнулся навстречу ветру.
Глава 8
Даже Харриет не смогла испортить Дженет настроение. И Джереми не смог, хотя сегодня он казался еще более внимательным к ней, чем обычно. День тоже словно помогал ей, он не тянулся с невыносимой медлительностью, как обычно, но пробежал от утра к вечеру с отрадной быстротой. Одна мысль сопровождала ход времени: «Я поеду в Гленлион. Я поеду в Гленлион»
Она терпеливо высидела за ужином, почти не слушая лекцию, которую читала ей Харриет, не замечая взглядов Джереми, а только думая о предстоящей ночи. Жаль, что у нее нет смелой одежды, чего-то такого, что соответствовало желаниям ее сердца. Быть может, чего-то красного или ярко-зеленого. Чего-то синего, под стать небесам, или хотя бы желтого, чтобы выглядеть как провозвестник дня. Вся ее одежда была, как и полагается прислуге, только черная или коричневая, а еще у нее была шаль кремового цвета, раньше принадлежавшая Харриет. Придется удовольствоваться этой шалью, хотя для такого великолепного приключения одной шали, конечно, недостаточно.
Но ведь она может надеяться, что волосы ее хотя бы на этот раз будут послушными? Это, конечно, невозможно, но даже волосы не могли испортить ей настроение.
Она ждала, когда все лягут спать, и время тянулось медленно и нудно. Она стояла у двери, слышала, как позвонила миссис Хэнсон, вызывая свою горничную. Донесся голос Харриет, которая возражала на какое-то замечание Джереми; тихий голос слуги что-то ответил на чей-то вопрос. Потом ночь приняла всех в свои объятия, и в мире воцарилась тишина.
Стихло все, кроме ее гулко бившегося сердца.
Дженет выждала еще час, потом выбежала из дома, ее ноги в кожаных туфельках летели по темной ночной траве. Она не заметила, что пробежала мимо Лахлана, тот схватил ее за руку и привлек в свои объятия с такой силой, что оба тяжело опустились на ствол поваленного дерева.
– Ты так торопишься, девочка?
От его усмешки на сердце стало тепло, из головы вылетели все мысли о том, что подобный поступок недальновиден и рискован. Дженет посмотрела на его лицо, полускрытое ночной мглой, потрогала уголок его улыбающегося рта и поняла, что за последние семь лет нигде ее так не ждали и не радовались ей, как здесь.
– Да, Лахлан, – весело ответила она. – Тороплюсь.
– Тогда ночь ждет нас, моя девочка-живущая-близ-границы.
И он увлек ее туда, где была привязана его лошадь, и помог сесть в седло позади себя.
Замок Гленлион был громадной черной тенью, стоявшей на страже нескольких долин и маленького озерца. Факелы, горевшие то там, то тут, обозначали его очертания, подчеркивая размеры. Лахлан прокричал приветствие, и они проехали через узкие ворота и оказались на дворе. Звуки скрипок и флейт зазвучали в воздухе, послышался смех собравшихся на дворе людей.
Лахлан помог Дженет спешиться. Легкая улыбка играла на его губах; Дженет огляделась, и он прочитал вопрос в ее глазах. Двор был полон людей, и обильные улыбки клана скрывали бедность дома. В Гленлионе почти не осталось красивых вещей, но сам замок никуда не делся, он был здесь – древняя внушительная крепость, огромная и серая на фоне неба.
– Я сказал им, что ты приедешь, – объяснил Лахлан. – И они играют в честь твоего приезда.
От этих слов лицо Дженет словно расцвело. Улыбка ее выражала настоящее счастье; щеки порозовели. Она просто чудо, его Иласэд. Только что она была смелая – и тут же стала чуть ли не робкой.
Он согнул руку, положил ее руку себе на локоть и повел в Большой зал. Хотя замок знавал лучшие времена, никто не мог сказать, что Синклеры не в состоянии устроить прием, когда того требует случай. Едва они вошли, скрипки смолкли, и по знаку, поданному флейтисту, раздался волнующий звук, растаявший в дальних переходах замка.
Лахлан повернулся к Дженет, увидел ее и потерял дар речи. При свете одной свечи ее нельзя было оценить по достоинству. Теперь он увидел, что в волосах ее были оттенки настоящей рыжины, что глаза у нее синие, как небо Шотландии. Кожа бледная, но сейчас ее оживлял румянец, который под пристальным взглядом становился все ярче и ярче. Ее нельзя было назвать маленькой; она доставала подбородком до его плеча. Губы у нее были пухлые и словно манили к поцелуям. Удивит Лахлан свой клан или доставит ему удовольствие, если запечатлеет на них поцелуй прямо сейчас?
И прежде чем Лахлан успел усомниться в пристойности этого поступка, он наклонился и поцеловал ее. Он услышал общее бормотание, звуки одобрения, мужской смех – и больше не слышал ничего, потому что весь был поглощен поцелуем. Лахлан хотел узнать вкус ее губ, а вместо этого подпал под чары.
Он отодвинулся, не понимая, потолок ли то ходит ходуном, или это у него голова пошла кругом. Иласэд, кажется, тоже не осталась равнодушной к поцелую. Она прижала пальцы к губам; глаза у нее были широко раскрыты, но изумления в них не было. Удивление – возможно, но не испуг. Он улыбнулся. Они и впрямь пара. Он человек опытный, но в данный момент оказавшийся совершенно наивным; а она, будучи действительно невинной, обладает уверенностью прирожденной чаровницы. Это вряд ли хорошо, но ужасно интересно.
Вместо того чтобы представить ее – тогда конца не было бы вопросам и замечаниям, а Лахлан не желал сейчас ничего такого, – он прошел вместе с ней на середину зала, а потом дал знак скрипачам играть рил – шотландский народный танец.
Она быстро замотала головой и не приняла его руку.
– Что такое, Иласэд?
– Я сто лет не танцевала, Лахлан, и честно говоря, почти не умею. – Ее хрипловатый шепот словно обвился вокруг его тела. Всегда ли голос ее звучит так возбуждающе, или на Лахлана так подействовал их поцелуй? Если дело в нем, то вряд ли их возвращение в ее дом будет таким же спокойным, как поездка сюда. Придется три-четыре раза остановиться, чтобы снова и снова целовать Иласэд.