– Я в этом сомневаюсь, девочка. Ты, кажется, легка на ногу. Давай попробуем?
– А нужно ли? – Она оглянулась на толпу, с нетерпением взирающую на них, потом беспомощно посмотрела на него.
– Боюсь, что нужно, – ответил Лахлан.
Через пять минут он едва удерживался от смеха, боясь ранить ее чувства. Иласэд не лгала и не преувеличила, напрашиваясь на комплименты. Он держал ее за руку и показывал, куда нужно повернуть; рил танцуют быстро, не считая шагов. Но все равно она дважды наступила ему на ногу и споткнулась о свою ногу. И каждый раз при этом Дженет краснела, и видеть ее смущение становилось все более невыносимым.
Наконец танец кончился. Лахлан привлек ее к себе и, не обращая внимания на тех, кто стоял вокруг, снова поцеловал. Он сделал это не для того, чтобы она перестала конфузиться и забыла о неудачном танце. Просто не мог выдержать ни минуты, чтобы снова не испробовать вкус ее губ. Странно, как это раньше ему казалось, что месяц – совсем недолгий срок, теперь вот кажется, что это целая вечность.
– Петь ты тоже не умеешь, Иласэд? – спросил он с улыбкой. Он вспомнил слова пророчества. «У нее будет полая стопа и голос как у банши, но она спасет клан Синклеров».
Дженет покачала головой. Он прижался к ней лбом.
– У женщин есть и другие достоинства, – весело сказал он.
Ее лицо снова вспыхнуло, и ему стало еще веселее. Странно, но ему захотелось смеяться или поднять Иласэд в воздух и закружиться вместе с ней.
Он кивнул Коннаху Маколи, у которого был весьма довольный собой вид. Имеет право, подумал Лахлан. Пока что все его пророчества сбываются. Но были вещи, о которых Коннах ничего не говорил. Он никогда не говорил, например, что Гленлионская невеста окажется красавицей, смеющейся так, что Лахлану тоже хочется засмеяться, что голос у нее будет тихий, как дождевые капли, и что ему, Лахлану, будут сниться во сне ее фигура и походка.
Он снова закружил ее в риле, не обращая внимания на то, что она наступает ему на ноги и морщится каждый раз, когда сбивается с ритма. Что-то в этой жизни важно, а что-то – нет.
Он сумет научить Иласэд танцевать, но никто не сможет заставить женщину быть пленительной или заставить его мчаться к ней в темноте за много миль. Лахлан подсчитал, что в последние ночи он спал не больше трех часов, но при этом чувствовал такое воодушевление, как никогда в жизни. Почему это? Потому же, почему потолок над ним ходит ходуном, подумал он.
Глава 9
Лахлан поворачивал ее так круто, что казалось, кружится зал, но Дженет было все равно. Мир качался бы, даже если бы она стояла неподвижно. Сердце билось так громко, что она не слышала собственных мыслей.
Лахлан ее поцеловал, и одно это уже было потрясающе. Но такой поступок, совершенный на виду у всего клана, – вещь очень важная. По крайней мере Дженет так кажется. В ее стране существует множество обычаев и ритуалов, которых она не знает; ей казалось, что последние семь лет у нее просто украли. Но ошибиться в важности поцелуя было нельзя. Она целовалась впервые в жизни, да еще с таким человеком! С Лахланом Синклером! И что он ей сказал! Уж не спит ли она? И не сон ли это, вызванный приемом дуврского порошка? Пожалуйста, пусть это не будет сном! Ну пожалуйста!
Танец, слава Богу, наконец закончился. Лахлан отвел ее в угол, нарочно повернулся спиной к залу – хотел ли он показать этим, что ему нет дела до присутствующих, или предлагал тем самым остальным отступить в сторону. Дженет не понимала, в чем дело, пока он медленно вел ее к стене, то и дело усмехаясь. Пусть Лахлан не хочет больше заниматься кражами, но во всем остальном он настоящий негодник. Она поняла это по блеску в его карих глазах, по тому, как изогнулись уголки его губ. Последняя мысль, которая появилась за эти несколько мгновений, – что ему не следует казаться таким самоуверенным.
Когда он поднял голову, Дженет вздохнула и закрыла глаза. Конечно, такие порочно-прекрасные вещи должны быть вне закона. Лахлан хорошо целуется. Даже при всей своей невинности она это поняла. Поцелуй Лахлана Синклера был таким же крепким, как виски, которое гнал ее отец в Тарлоги.
От человека, шагнувшего между ними, пахло торфяным дымом. Волосы у него были длинные и белые, он держал в руке посох, почти такой же высокий, как и он сам. Длинный плащ покрывал поношенную рубаху и штаны, а сапоги представляли собой не более чем болтающиеся куски кожи, связанные шнурками.
Яркие синие глаза незнакомца устремились на Дженет; его губы, скрытые бородой, сложились в ехидную усмешку. Дженет охватило странное чувство, ей показалось, что он смеется над какой-то тайной шуткой, сутью которой была она, Дженет. Она нахмурилась, и это, казалось, развеселило старика еще больше.
Он повернулся к Лахлану:
– Значит, мальчик, ты смягчился.
То был вопрос, требовавший немедленного ответа.
– Да, – улыбнулся Лахлан.
– Значит, ты обещаешься ей?
Лахлан молча смотрел на старика. В зале все стихло, словно в ожидании. Лахлан прекрасно понимал, чего ждет клан – его согласия на брак, но не на брак, заключенный по-английски. По-английски Лахлан обвенчается позже. Они хотят видеть свадьбу шотландца здесь и сейчас, среди музыки и смеха.
Лахлан посмотрел на Иласэд. Он принес много жертв ради своего клана, но это была не жертва. Иласэд он действительно любит.
– Ты интриган, старик, но эту победу я уступаю тебе.
– Победа не моя, мальчик, – возразил Коннах. – Она предсказана судьбой.
Лахлан вышел на середину зала вместе с Дженет, торжественно взял ее за руку обеими руками и сказал:
– Я буду твоим, девочка, если ты этого захочешь. Я обещаю.
Дженет ошеломленно посмотрела на него, потом перевела взгляд на старца, который казался счастливым, точно гордый отец семейства. Потом кивнула, и зал наполнился смехом и приветственными возгласами.
Только что она стояла, держась за руку Лахлана; и вот уже переходит от одного члена клана к другому, и все сердечно целуют ее в щеки. Дженет походила на лист в потоке, который может только нестись по течению. Она улавливала только обрывки слов, и они словно плыли над ней. A bheil thu toilichte – это, кажется, о счастье. Mi sgith. Кажется, это значит «устала»? Она целую вечность не говорила на гэльском языке. Она совсем забыла его, помнила всего несколько фраз, но, кажется, понимала.
Они вышли из зала. Но не сели на уставшую лошадь Лахлана, а выскользнули во двор и пошли по тропинке, едва освещенной факелами, укрепленным на стене.
– Лахлан! – Дженет остановилась на тропинке и подождала, пока Лахлан обернется. – Куда мы идем?
– Туда, где сможем побыть наедине, девочка.
– Ты снова хочешь поцеловать меня?
– Да, я подумывал об этом. У тебя есть возражения?
Она отвернулась и, нахмурившись, посмотрела в темноту.
– Что такое, девочка? – Он подошел к Дженет. Провел пальцем по ее плечу вниз, к обнаженному локтю. Она натянула шаль ниже, чтобы закрыть голые руки. Лахлан стоял так близко, что она чувствовала его дыхание.
– Знаешь, когда ты меня целуешь, все мысли вылетают у меня из головы, – тихо призналась она. Это ему понравилось, об этом сказала его тихая усмешка.
– Жаль было бы, если бы было наоборот. Это означало бы, что я плохо тебя целую.
– Мне кажется, Лахлан, что ты целуешь очень хорошо, – упрямо сказала она.
Не следовало ему так очаровательно смеяться. Он обнял ее.
Она заглянула ему в лицо, затемненное ночной мглой, освещенное бледным серебром луны.
– Ты попросил меня выйти за тебя замуж, Лахлан?
– Не совсем так, девочка.
– А-а…
– Ты разочарована? Да? – Он нагнулся и поцеловал Дженет. Она задрожала. И припала к нему.
– Я знаю тебя всего десять часов, – пробормотала она.