Приходилось нещадно лупить тех крыс, кто саботировал мои приказы, думая что раз не увидели, так и не виновен, забывая про то, что через запах можно было найти любую крысу.
Из штурмкрыс первым пришёл в себя Чут, тот здоровяк с которым я бился на кулаках и выразил полную покорность мне, теперь повсюду следуя за мной. Остро нуждаясь в воинах, особенно таких же крепких, как и мой новый последователь, я ему первому выдал право на случку со всеми самками.
И да, я объявил, что любой, кто проявит трусость, кто будет замечен в неисполнении моих приказов, воровстве, убийству членов клана, в прямом предательстве меня - вообще никогда не получит доступ к самкам и его линия прервётся. Тот из крыс, кто вздумает укрыть моего врага или предателя (что одно и то же) - также попадёт в эту категорию. Первых, самых агрессивных уже отдали Хрезкачу на опыты. Вход к самкам, напомнил я, только по моему личному допуску или с разрешения назначенных особей. Для крысолюдов, которые наоборот проявят самоотверженность, смелость, силу, наблюдательность, сметливость/ сообразительность - наоборот откроется доступ к ним.
На мой взгляд это была простая, но эффективная система мотивации, ведущая к самосовершенствованию и проявлению себя на заданиях ради права продолжить род. Но опять же - только время могло показать её работоспособность.
Слышал поговорку, которая гласит, что один переезд равен двум пожарам. И если уж брать эту присказку за некий абсолютный эталон, то возвращение из удачного похода прошло без сучка и задоринки. Если не считать одно раздавленного в смятку крыса упавшей телегой, а также пары сломанных осей, несколькими случаями поножовщины среди крыс и как итог - убитыми и отданными на корм рабам-гоблам. Мы до сих пор испытывали дефицит продовольствия, а потому несколько десятков килограмм мяса были слишком ценным продуктом, чтобы его просто выкидывать.
Первыми к моему логову отправил Хрезкача с учениками. Они у Костегрызов выполняли и функции кузнецов, а потому поручил им подготовить походную кузню своими силами, разобрать трофеи с гоблинов, определиться в ценности побрякушек и посоха шамана гоблинов. Вдруг что да освоят.
Несколько десятков крыс разослал во все стороны следить за соседями и искать опасности в радиусе десяти километров, которые бы могли нам навредить! Пару крыс - в болота Намун. Мало ли, что там может водиться, на самом деле. Пару крыс отправил на разведку в Глаттершталь, со строгим наказом никому не попадаться на глаза, а следить издалека, либо прятаться в канализации города. У них было поручение и пошпионить и за теми крысами, которые (если) найдутся в городе. Город - это будущее!
Увеличил рабочие партии за счёт рабов, добывающих провизию - требовалось создать хоть какой-нибудь запас перед тем, как вновь развернутся боевые действия.
А они должны были начаться, так как вернувшись в своё логово было замечено, что тут побывали какие-то чужаки и вынесли те немногочисленные остатки имущества, оставленные в норах, да к тому же загадили всё вокруг. Прямой вызов!
По пути, пока караван и растянувшийся по округе отряд двигался к логову, я рыскал, обследуя прилегающие территории, которые считал уже своими, получая от этого непередаваемое удовольствие. Цепи неизвестных курганов, высыхающие на весь летний сезон озерца, неизвестно как занесённые сюда булыжники, пока ещё зеленая кое-где пробивающаяся травка - всё это было теперь моим!
Не все, конечно, так считали и тут было много такого, что прямо подчинить было невозможно.К обеду местность немного изменилась. На севере появились невысокие, едва различимые отсюда, расплывшиеся от времени курганы. Я сидел на одном из небольших (удивительно правильной формы) курганчиков, поджидая тянувшийся по ровной местности караван, который был гораздо медленнее меня, когда ради любопытства решил немного покопаться. Со мной был Таксель Огнетёс (довольно сметливый малый) и ещё несколько крыс, служащих курьерами.Меня они даже не насторожили. Вряд ли древние могильники опасны. Если бы нас хотели сожрать покойники, то сделали бы это какой-нибудь ночью. Взяв свои не очень хорошо выглядящие тесаки, начали рыть лаз.
Крысы порой ныли:- Не стоит копать… Страшно-страшно! Мёртвые человеко-твари могут быть не совсем-совсем мертвы. Совсем-совсем не мертвы! Мертвые видят живых - едят, кожу дерут! Мы далеко в курганы не ходим, подкапываем их осторожно-осторожно, вытаскивая блестяще-полезные штуки медленно!
Если Костегрызы грабили курганы раньше, то куда девали тогда имущество?
Я сперва смотрел за их работой, но потом стало скучно и помогая когтями, мы значительно ускорились, вскоре выкопав ход, что под углом градусов тридцать уходил в недра кургана. Нами было пройдёно уже метров десять, когда мы наткнулись на ветхий деревянный сруб, стоящий в основании. Несколько раз я оглядывался, прислушивался, но ничего подозрительного не происходило, что и неудивительно. Почти полдень, до ночи еще долго, и мертвецы, если они и есть, должны крепко спать, либо должны быть слишком слабы для того, чтобы чинить мне препятствия.
В лазе было прохладно, сыро. Насыщенно пахло землёй. Какие-то корешки, опутывающие курган, щекотали нос и разваливались от соприкосновения. При пробивании дыры в срубе в воздух попало много древесной пыли, забившейся в нос и вызвавшей у всех присутствующих неудержимый чих. А вот запах корицы я почувствовать успел…
Было немного страшновато лезть внутрь, но чего ждать? Глаза немного привыкли к темноте и на цыпочках, не желая никого тревожить (сон - это святое!), шагнул внутрь, хрустя подошвами дерево погребальной камеры.
Камера совсем небольшая, напоминающая маленькую избушку, была заставлена всякой всячиной! Какие-то горшки, плошки, тёрки, кувшинчики, копья, колёса… Колёса? Всмотрелся.
Да там стояла деревянная колесница, сгнившая, но ещё частично сохранившая форму.
А под ногами хрустели кости коней, запряженных в колесницу. Именно их хруст я принял за трещание дерева. На их черепах лежали бронзовые накладки. При этом кости лошадиных скелетов были разбросаны по всей камере, а в углу находился целый костяк, человеческий.
Я заметил его не сразу и лишь рассмотрев, мне привиделась сцена, вставшая перед взором.Молодой полуголый воин срубает голову врагу на ритуальном поединке, проходя инициацию и снимает с поверженного ламмеляр…
Молодой воин с одноручным топором бьётся с скелетом…
Молодой воин в нарядном поясе похищает девушку из вражеского племени…
Зрелый воин в бронзовом доспехе на колеснице рубит разбегающихся врагов, а ответные удары отскакивают от его доспеха…
Седобородый воин в бронзовом доспехе и с золотым ожерельем на колеснице получает копейный удар в шею…
Седобородого воина в бронзовом доспехе и ожерельем на шее вместе с колесницей опускают в погребальную камеру…
Когда-то похищенная, уже не молодая женщина сгорает в пламени на кургане, а сыновья поднимают топоры и срубают мостик у рва, идущего вокруг кургана, единственной дорожки через мост, объединяющий мир мертвого и мир живых…
Хотя кровь застыла у меня в жилах и мех на теле встали торчком, я не прекратил движения. Проклиная кошмары, я зашагал на негнущихся ногах через камеру, чтобы ближе рассмотреть давно умершего воина. В отличие от видения, воин был не в колеснице, а сидел на импровизированном троне. Троном служил квадратный зеркально отполированный черный камень, грубо вырезанный наподобие стула высотой в метр. Вся одежда, которая была на нем, рассыпалась на кусочки. Бронзовые пластины с доспеха и обрывки кожи его амуниции лежали у него под ногами. Ожерелье из необработанных золотых самородков висело у него на шее, неограненные драгоценные камни мерцали с золотых колец, надетых на его когтистые руки, все еще сжимающие боевой топор. Бронзовый шлем, покрытый зеленой, восковой патиной, лежал рядом с ним. Глаза ввалились, оставив две черные ямы. Кожа на высохших мышцах была содрана, а рот оскален в безрадостной усмешке.
Кто он был, этот мертвец? С каких времён он лежит здесь? Жил ли он до Шторма, когда здесь оказались все те жестокие расы, что населяют мир сейчас? Никто не может ответить на эти вопросы. Сотни народов бродить и править этими землями за прошедшие века, выясняя, кто сильнее.