Это — два.
Самое обидное, ничего умного или толкового Наташа не сообщила, вывалив кучу несвязанных между собой фактов: о команде «бомбил» (так, оказывается, называли нелегальных граффити-художников), которых разыскивали по просьбе комитета по благоустройству города за самовольное размещение рекламы; о паркуровцах, которые баловались квартирными кражами, ловко прыгая в форточки где-то на Богунии (этих, вроде бы, уже повязали); о страйкболистах, которые размалевали игровой символикой заброшенный завод за городом; и т.д., и т.п. В общем, все подряд и никакой системы. И зачем только Анжела привлекла эту соплюшку?..
Вернувшись в библиотеку, Марина выписала на свое имя три разных «Энциклопедии символов» — Бауэра, Королева и Бидерманна, последнего пришлось брать под честное слово из читального зала, закончила уборку в кабинете и отпросилась домой пораньше, сославшись на мигрень и приближающиеся месячные.
Фонари на Маликова горели через один и весьма тускло, а в темных подворотнях гоготали представители ночной фауны. Одна компашка, настроенная весьма агрессивно — мат-перемат, женские визги, звон бьющихся бутылок — двигалась прямо навстречу Марине. Она, конечно же, перешла на другую сторону улицы, но компашка разделилась на две, рассредоточившись по обеим сторонам дороги. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не стая велосипедистов, вынырнувшая с Польского бульвара и отвлекшая внимание гопоты на себя. Вдогонку велосипедистам полетели пивные бутылки, а Марина тем временем вскочила в родной подъезд, захлопнула тяжелую бронированную дверь и долго хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Ее трясло так, что она не могла даже подняться по лестнице.
Это — три.
Вняв предостережению судьбы, Марина решила из дома больше не выходить, по е-мейлу перенесла встречу с Анжелой, выпила феназепам и легла спать.
Во вторник с самого утра, чтобы не опоздать на работу, Марина поехала в больницу к Белкину. Тот, как ни странно, уже не спал (хотя обычно по выходным любил дрыхнуть до полудня).
— Марина, — страшно зашептал он, округлив глаза. — Мне надо с тобой поговорить.
В палате кроме Белкина лежало еще шесть человек с переломами разной степени тяжести — кто-то в гипсе, кто-то в лубке, а один даже на вытяжке, мерзкого вида устройстве, напоминающем дыбу. Все они спали, похрапывая и попердывая, поэтому Марина присела на край койки Белкина и тоже шепотом ответила:
— Мне тоже.
В воскресенье Белкин незнамо как уговорил врача вколоть ему обезболивающее, причем на основе морфия, в результате чего забалдел и к разговору способен не был, глупо улыбаясь и пребывая в неземном блаженстве. В понедельник, понятное дело, Марина проведать его не смогла — как-то, знаете ли, было не до того… Поэтому допрос (а Марина собиралась построить беседу именно как допрос, и не только по просьбе Анжелы, но и по собственной инициативе) придется проводить сейчас.
Белкин был бледен, лицо его осунулось, под глазами набухли мешки. У него давно были проблемы с почками и пищеварением, а больничная еда и здорового человека свалит. Марина даже почувствовала укол жалости, и тут же его подавила. Сам виноват, идиота кусок…
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — как можно более строго спросила Марина. Из-за необходимости шептать получилось не очень. Интимнее, чем следовало.
— Не здесь, — замахал руками Белкин, покосившись на соседнюю койку. Там лежал гадкого вида старик с язвой на лице и двумя загипсованными ступнями. От старика веяло могилой. — В коридоре есть кресло-каталка…
Чтобы погрузить Белкина в инвалидное кресло, Марине понадобилась помощь дюжей медсестры, не обрадованной подобной перспективой в половину восьмого утра. Пришлось сунуть ей червонец, и без проблем выкатить Белкина на лестничную клетку, прокуренную до невозможности.
— Послушай меня, — с жаром заговорил Белкин, не дав Марине даже рта раскрыть. — Ты должна найти Нику. Это важно. Скажи ей, что у меня был ноутбук. В субботу, ночью, она поймет. Его надо найти. Я не знаю, куда он делся, когда меня сбила машина. Наверное, менты подобрали. Пусть позвонит Славику, у него есть какие-то знакомые чекисты. Пусть напряжет всех, кого сможет. Это очень важно!
— Стоп-стоп-стоп! — подняла ладонь Марина. — Для кого — важно? Для тебя? Или для этой твоей Ники?
— О господи… — драматически вздохнул Белкин. — Для всех — важно! Для меня, тебя, для всего этого долбаного города важно!!! — закричал он, умудрившись при этом не повысить голоса. Это он умел очень здорово: нагнетать обстановку и создавать театральные эффекты.
— Белкин спасает мир, — язвительно прокомментировала Марина. — Нет, не так: рыцарь Белкин на страже Житомира. Индиана Белкин в поисках утраченного ноутбука…
Белкин вдруг скис и посмотрел на нее глазами побитой собаки.
— Марусь, — попросил он жалобно. — Пожалуйста…
— Пожалуйста?! — взорвалась Марина. — А ты знаешь, что я вчера чуть не погибла?! Трижды!!! Это тоже из-за твоих дурацких игрищ?!
У Белкина вытянулось лицо.
— Угу, — сказал он опять шепотом. — А ну-ка, подробнее…
И Марина изложила — во всех подробностях — три вчерашних инцидента. По мере ее рассказа с физиономии Белкина сползли все гримасы, и героически-важно-самоотверженные, и жалобно-плаксивые; лицо Белкина постепенно каменело, губы побелели, а потом в глазах его проступил не наигранный, а всамделишный страх.
— Угу, — повторил он, когда Марина закончила. — Началось. Значит, они тебя вычислили. Значит… скоро доберутся и до меня.
Он вцепился в колеса кресла и резко развернулся на месте.
— Поехали, — скомандовал он. — Быстрее, надо убираться отсюда.
— Куда — убираться? — опешила Марина. Ей тоже вдруг стало по-настоящему страшно. Такого Белкина — сосредоточенно-целеустремленного, и в то же время — до чертиков испуганного! — она не видела никогда.
— Подальше, — объяснил Белкин. — Чем дальше — тем лучше.
— Но… почему? Зачем? Что вообще происходит?!
— Меня хотят убить, — Белкин поджал губы так, что они превратились в тонкую полоску. — И тебя заодно. Если мы прямо сейчас не уберемся из больницы, никто из нас не доживет до вечера…
3
Первый день, как обычно, ощутимых результатов не принес. Это было нормально: чтобы выйти из режима ничегонеделания и переключиться на работу, Нике требовался разгон. День, иногда два или три — зависело от того, как долго она била баклуши.
Посидеть в интернете, погуглить «граффити». Разобраться в стилях и направлениях. Запомнить слово «мурализм». Еще раз пересмотреть диск Ромчика (кстати, очень удачный контрольный образец настенной живописи города Житомира, идеально подходит для выявления аномальных тенденций). Проверить экипировку: зарядить оба аккумулятора, упаковать в сумку «Нэшнл Джиогрэфик» объективы, бленды, вспышку и «Шурфайр». Купить альбом и коробку карандашей, просто на всякий случай. Обработать водоотталкивающим спреем сапоги. Выйти в город.
Начать Ника решила с уже известных зацепок — костела, собора, синагоги и телецентра, тем более что располагались они все в пределах десятиминутной прогулки. Костел находился в историческом центре Житомира, на Замковой горе, возле сквера за домом правосудия, в двух шагах от площади Соборной (места ночного хэппенинга, с которого все и началось). Со всех сторон костел окружали строительные леса, почерневшие за зиму — реставрация продолжалась не первый год. Стены были покрыты пятнами отсыревшей штукатурки. Статуя Девы Марии грустно смотрела с крыши костела вниз, повесив голову и бессильно разведя руки.
Рисунок обнаружился на восточной, обращенной к площади, стене. Если бы Ника не знала, что искать, его можно было бы принять за банальное творчество сексуально неудовлетворенной молодежи.