Классическое такое сердечко-валентинка, с завитушками и прочими красивостями. Не хватало только стрелы Амура и надписи «Люся, я тебя люблю!» Разве что размер был странный — в рост человека, и кое-где были заметны огрехи в нанесении — словно рисовали через трафарет, а потом от руки, кисточкой замазывали пробелы там, где у трафарета были перемычки, соединяющие внешние и внутренние детали.
Хмыкнув, Ника сделала пару снимков и пошла через сквер в сторону синагоги. В середине сквера стоял громадный валун (наследие прошедшего в незапамятные времена через Житомирщину ледника), на котором была выбита дата основания города. Вокруг камня гуляли мамаши с детьми, радуясь первым теплым деньками в этом году, и шустрили ребята на роликах. На валуне уже успели мелом, наспех и криво, изобразить «сердечко», упустив некоторые детали, но сохранив общую форму. Ника снова щелкнула «Кэноном», запечатлев народное творчество, и дошагала до синагоги.
Ту и вовсе закрыли, то ли на ремонт, то ли под снос. Судя по состоянию строения, второе было более вероятно. Маленькое двухэтажное здание с новой пристройкой здорово покосилось, осело в землю и дало трещину на фасаде. Крыша прохудилась и выглядела так, будто вот-вот провалится. Спереди был заборчик с жестяными звездами Давида, а с тыла — опять-таки, обращенного к площади, на стене рядом с пятном рыжей краски (надо полагать, замазанной свастикой) и полустертой надписью «смерть жыдам» был нарисован могильный крест в окружении гробов. Тот же стиль — детский рисунок, выполненный умелым художником, та же техника — белая масляная краска через трафарет.
Полтора квартала к востоку, следующий объект. Телецентр. Тоже, в принципе, культовое сооружение. Чем-то напоминает областную библиотеку: бетон, стекло, конец брежневской эпохи. Внутри наверняка еще остались побитые молью ковровые дорожки… Рисунок с фасада смыли, да так старательно, что остался светлый квадрат на фоне грязного бетона. Не страшно, фотографии отыскать будет не сложно. Вроде бы даже сюжет был на местном ТВ, о вандалах. Надо будет найти общих знакомых с журналистами из отдела новостей…
Последняя точка. Собор. Псевдовизантия. Колокольни, купола, шишечки и прочие фаллические символы. Рисунок на южной, боковой стене.
Такое бывало и прежде: в Белфасте, когда она заехала на заправку, вышла купить воды, и рядом с ее «Лендровером» взорвался начиненный пластитом мотоцикл; в Белграде — она сидела с Анджеем на веранде «Хилтона», и у нее вдруг свело кожу на лице, и кольнуло в груди, а через секунду тонкая фарфоровая чашечка с кофе в руках Анджея разлетелась на тысячи осколков, и лицо Анджея превратилось в кровавую маску, посеченное этими осколками, и он рухнул прямо на нее, подминая под себя, и тем самым спас от второй пули снайпера… Третий раз предчувствие беды охватило Нику слишком поздно, обстрел Газы уже начался, и она толком даже не помнила, что это было — в памяти осталось только ощущение общего беспокойства, неуютности происходящего, а потом был фугас, осколок, контузия и госпиталь.
Когда работаешь в зоне военного конфликта, привыкаешь ждать подлянки от судьбы постоянно, вырабатывая в себе профессиональную паранойю. Чувства обостряются, первобытные инстинкты выходят на первый план. Начинаешь дергаться по поводу и без, и когда — один раз из сотни — дергаешься не зря, называешь это чутьем на опасность.
Но это — там, на войне.
А здесь? В Житомире?
Ника опустила фотоаппарат и внимательно поглядела по сторонам. Залитая весенним солнцем площадка. Ярко-желтые стены собора, почти не видный из-за солнца белый рисунок. Компания нищих у стены — две бабульки с клюками и колоритный такой старикан в легких, не по погоде, бриджах и сандалиях на босу ногу. Правый рукав пиджака подвязан узлом, а на лацканах — горсть зеленоватых медалей. И пристальный, слишком пристальный для нищего взгляд водянистых, почти бесцветных глаз.
Внутри все вопило и требовало убираться отсюда немедленно, прямо сейчас, сию же секунду!..
Преодолев себя, Ника сделала шаг вперед. Безрукий старик (почему-то опять вспомнился ночной визитер со скрюченной конечностью) мог что-то видеть. Что-то знать. Что-то скрывать. А иначе с чего бы ему так на нее пялиться?
Еще шаг. И еще. Превозмогая ужас и разыгравшуюся паранойю. Старик продолжал смотреть на нее, не отводя глаз. Бабульки, обратила внимание Ника, сидели отдельно, жались друг к дружке, с испугом и ненавистью косясь на старика. Чуть вдалеке пятилась, прихрамывая, рыжая дворняжка, поджав хвост. И стояла хрупкая, стеклянная тишина…
Когда до однорукого оставалась всего пара шагов, и Ника, мысленно продумывая вопросы, ощутила исходящую от него вонь старых носков, немытого тела и гнили, старик хищно наклонился вперед, цапнул железную миску с мелочью и ткнул ей в сторону Ники.
— Подайте ветерану! — рявкнул он. — Собираю на лекарства! Эт-о-о-т День По-о-о-беды!.. — заголосил он, и сидящие старушки истово перекрестились.
Тьфу ты, сплюнула в сердцах Ника. Обычный сумасшедший. Чего ж от него так воняет-то?.. И почему меня так переколотило?
В этот момент у нее зазвонил мобильник.
Вязгин назначил встречу в «Гроте», полуподвальном заведении на Старом бульваре. В последнее время Ника недолюбливала подземные общепиты — то ли у нее сверх всякой меры разыгралось воображение, то ли весенние паводки и вправду переполнили чашу терпения городской дренажной системы, но Нике все время мерещилось, что из подвалов Житомира тянет сыростью и мокрой землей. В «Гроте» было тоже самое. Не самое возбуждающее аппетит сочетание запахов, поэтому Ника ограничилась чашкой фруктового чая.
Ее собеседник взял себе кофе, залпом выпил его, отодвинул чашку в сторону и разложил на столе пять черно-белых фотографий, сделанных, скорее всего, мобильным телефоном, а потом распечатанных в формате А4, из-за чего вылезли все огрехи картинки.
Сюжеты были знакомые. Крест на площади, могила на синагоге, сердце на костеле, ромб на телецентре и флюгер на соборе. Ника включила «Кэнон» и продемонстрировала Вязгину результаты сегодняшней прогулки.
— Поэтому я предлагаю обменяться информацией, — сказал Вязгин. — Чтобы не дублировать усилия.
— Согласна, — кивнула Ника.
— Итак, — Вязгин переплел пальцы, — что мы знаем. В ночь с субботы на воскресенье, то есть — почти трое суток назад, различными группами людей были нанесены как минимум пять рисунков-граффити в центре Житомира. В ходе нанесения одного из рисунков пострадал человек, сбитый машиной, принадлежащей нашей фирме. Правильно?
— Правильно, — опять кивнула Ника.
— В принципе, ничего особенного не произошло, если не считать того, что все рисунки появились практически одновременно, а исполнители — те, что нам известны, — никак не связаны между собой. Их — исполнителей — объединяет только мотивация поступков. Все они искренне полагали, что играли в некую игру, и нанесение рисунка было частью этой игры. Заданием.
— Стоп. Не игру. Игры. Мы играли в автоквест, а Рома с товарищами — во что-то другое.
— Принимается.
— И кого еще из участников вы знаете?
— Милиция задержала трех скинхедов у синагоги. Скинхеды оказались не настоящие, обычная уличная шелупонь. Тоже, можно сказать, играли. В нациков.
— Про этих я знаю, — сказала Ника, — Радомский рассказывал. А остальные? Кто разукрасил собор и костел?
Вязгин покачал головой.
— Эти пока не попались. Но мы работаем над этим.
— Мы?
— Ника, давайте разделим цели. Я займусь исполнителями — у меня для этого больше ресурсов, а вы — глифами.
— Чем-чем? — не поняла Ника.
— Глифами. Так Ромчик называл эти рисунки, — Вязгин пододвинул к ней фотокарточки. — Мне удалось из него вытянуть что-то про онлайновую игру, а потом он замкнулся. У парня сейчас сложный период…