— Понимаете… — повторила Марина. — А это что такое? — Она ткнула Белкину в лицо рисунком Славика.
— Глиф! Метка! Указание на спрятанную посылку! Игра такая, понятно? — в очередной раз психанул Белкин.
— Это, — подчеркнуто спокойно сказала Марина, — называется монада. Монада Джона Ди. Этому символу сотни лет. А может быть, и тысячи. Вы играете с огнем, мальчики. Вы прикуриваете от атомной бомбы. И даже не в курсе, с чем имеете дело! У каждого знака есть своя сила…
— Да, мастер Йода, — Белкин склонил голову. — Сила великая в знаках есть. Закорючки эти судьбу мира определяют уже тысячи лет.
Славик заржал, как конь. Марина почувствовала, что у нее запылали щеки.
— Марин, давай без этой оккультной херни, — попросил Белкин. — Это просто Игра, понимаешь? И кое-кто решил сделать ее по-настоящему опасной.
Боже мой, какие они все-таки идиоты, подумала Марина с жалостью и презрением. Членоголовые. Она посмотрела на часы — четыре пятнадцать. Сеанс у Анжелы начнется в пять. Надо успеть. Похоже, что кроме Анжелы в этом не разберется никто…
7
Спиритический сеанс, как выяснила Ника, был назначен на пять в двухэтажном доме по улице Первого Мая, на квартире одной из участниц. Здание было старое, каменное, с высокими потолками и деревянной лестницей в подъезде. Внутренние стены, за исключением несущих, тоже были из дерева, местами прогнившего до трухлявого нутра, и стыдливо подкрашенного серой краской. Такие вот постройки — каменная коробка с деревянной начинкой — в случае пожара моментально превращались в смертельную ловушку, Ника помнила это еще по Сербии…
Но местных оккультисток опасность пожара, похоже, совсем не беспокоила. Сумрак логова (задернутые шторы, лысеющий бархат драпировок, ветхие ширмы и помпезная черная мебель) разгоняли десятка три разнокалиберных свечей, расставленных подчас в самых неожиданных местах. В мерцании дрожащих огоньков мадам Анжела, облаченная в китайский шелковый халат, походила на статуэтку Будды — низкая, приземистая, с двойным подбородком, круглыми глазками, выпуклым лобиком и — вместо длиннющих мочек ушей — свисающими бульдожьими брыльками.
При имени Радомского Анжела рассыпалась в любезностях, предложила Нике травяной чай, четки и ароматные курительные палочки. Ника вежливо отказалась. Начало сеанса было назначено на пять, Ника пришла в половину шестого и была первой, не считая Анжелы и хозяйки квартиры, могучей женщины с телосложением метательницы ядра и жуткой химией на голове. Анжела представила ее как Маргариту Петровну, и вместе с ней ретировалась на кухню, оставив Нику в одиночестве.
Где-то к шести стали подтягиваться остальные любители черной и белой магии. Первой появилась запыхавшаяся Марина (ну да, вспомнила Ника, геммомантика!), поздоровалась сквозь зубы и побежала шептаться с Анжелой. Следом — две дамы бальзаковского возраста, с дорогой бижутерией на дрябловатых шеях. Эти прямо в шубах — и плевать, что весна! — прошли в комнату, по-хозяйски расположились в креслах и принялись сплетничать о некоем Киселевиче, редкостном мерзавце и негодяе. Нику они демонстративно игнорировали. Как-то очень незаметно проскользнула девочка-подросток, то ли эмо, то ли готка, забилась в уголок и оттуда испуганно на всех таращилась огромными, подведенными черным глазищами.
Пришла и даже поздоровалась с ней лично, к легкому удивлению Ники, Илона — та моделька, с которой они познакомились на брифинге автоквеста. Все-таки Житомир — город маленький… Илона сразу примкнула к светским львицам, оттачивая коготки и зубки в легкой непринужденной беседе о способах кастрации подонка Киселевича.
Наташа Зинченко притащилась с пакетом эклеров и большой папкой под мышкой. Ника собиралась поговорить с журналисткой наедине (тем более, что Наташу она уже видела по телевизору, именно Зинченко делала репортаж о самоубийстве Чаплыгина), но тут Анжела хлопнула в ладоши, и семь женщин — хозяйка, две светские львицы, Марина, девочка-эмо, Илона и Наташа — под чутким руководством Анжелы и восхищенным взглядом Ники на удивление быстро, четко и организованно передвинули в центр комнаты круглый стол, накрыли его пестрой скатертью, расставили свечи, принесли стулья из другой комнаты и расселись — каждая на свое место — согласно отработанному ритуалу.
Анжела, Марина, обе дамы в мехах, хозяйка квартиры и Илона выложили перед собой на стол по камешку — обычный янтарный кругляш, кристалл кварца, черный с золотинками кусок пирита, пластинку розового гранита, мутный обломок слюды и очень красивый, бледно-голубой камень, который Ника опознать не смогла. Наташа выставила пакет с эклерами, а папку сжала под мышкой. Девочка-эмо скрестила руки на столе, как примерная школьница, левую поверх правой. На запястье у нее был дешевый железный браслет с рунами, а глаза под длинной челкой (на какой-то миг она посмотрела прямо на Нику, и тут же отвела взгляд) косили к переносице.
— Итак, — произнесла Анжела глубоким грудным голосом джазовой певицы. — Дорогие дамы! Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы я могла сообщить вам пренеприятное известие.
Совершенно мимо воли Ника прыснула в кулак. Львицы одарили ее злобными взглядами, за которым обычно следует шипение и выпускание когтей — Нике даже показалось, что мех на их шубках встал дыбом; Наташа лишь глупо хлопнула ресницами, Марина и Маргарита Петровна едва заметно улыбнулись краешками губ, а эмо никак не отреагировала. Или правильнее будет сказать — не отреагировало, задумалась Ника.
— Шучу, шучу, конечно, — уже нормальным голосом и с мягкой улыбкой сказала Анжела. — Во-первых, дорогие мои, я очень рада вас всех видеть в добром здравии. А во-вторых, сегодня у нас будет не совсем обычный сеанс. Мне нужна будет ваша помощь.
Коллективный женский разум пришел в волнение, которое Анжела погасила одним-единственным взмахом руки. Все-таки дисциплина в ее оккультном кружке была потрясающая.
— Как вам уже, наверное, известно, за последнюю неделю в нашем городе произошел ряд событий, несколько… ммм… выбивающихся из привычного хода вещей. Я имею в виду странные рисунки, которые все мы, без сомнения, видели на улицах Житомира, и череду загадочных происшествий, связанных с их появлением. Наташа, зайка, будь так любезна…
Судорожно прожевав эклер, Наташа раскрыла папку, вытащила оттуда тоненькую стопочку черно-белых фотографий и пустила по кругу.
— Посмотрите внимательно, — проворковала Анжела, — и скажите, что вы об этом думаете.
Рассматривая фотографии, дамы в шубах шевелили губами, будто читая, хмурили лбы и глубокомысленно качали головами. Эмо осталась (осталось?) бесстрастным, а Ника оценила фотографии уже знакомых ей символов с чисто профессиональной точки зрения — снято отвратительно, на телефон или на мыльницу, зато отпечатано качественно. Кто-то здорово потрудился над снимками, вытягивая контрастность, благодаря чему белые рисунки почти светились на мутном сером фоне. Ника протянула фото сидевшей рядом Марине, и та, мельком взглянув на них, встала, зажала в кулаке свой камушек и, откашлявшись, сказала:
— Это vévés.
Над столом повисло недоуменное молчание, и только Анжела улыбнулась Марине, как добрая учительница, радующаяся успехам лучшей ученицы.
— Совершенно верно, — подтвердила Анжела. — Мы имеем дело с символами духов из вуду. Гаитянскими лоа на улицах нашего родного города. Сможешь назвать их поименно?
На Марину жалко было смотреть. Она явно рассчитывала поразить всех находкой, но вместо первооткрывательницы Анжела уготовила ей роль школьницы на экзамене. Анжела, при всем своем напускном добродушии, не собиралась уступать (даже на время) место альфы в иерархии этого странного, чисто женского прайда.
— Гранде Айзан, — чуть запнувшись, назвала Марина, откладывая снимок ромба на телецентре, — лоа торговли и инициации в вуду. Папа Легба, — (крест на площади), — царь перекрестков, посредник между миром людей и духов. Дева Эрзули, — (сердце на костеле), — лоа любви и материнства, калька с католической богородицы. Барон Самеди, — (могила на синагоге), — повелитель кладбищ. И, наконец, Дамбалла, — (змеи на соборе), — Великий Змей, отец всего сущего.