— Сие есть тело Мое. — Поднял потир с вином, бормочет: — Сие есть кровь Моя.
Прихожане склонили голову, закрыли глаза, бьют себя в грудь.
Хлеб по-прежнему выглядел хлебом. Вино выглядело вином. Но все же чудо уже случилось. Они претворились телом и кровью Христовыми. Сам Христос стоял с нами в алтаре.
Священник вкусил тела и выпил крови.
Мы с Джорди открыли рот и высунули язык, чтобы причаститься тоже.
Тут и все присутствующие встали и потянулись к алтарной преграде. Были там и Мария, и Фрэнсис, и мои родители, и Дурковатая Мэри, и еще куча наших друзей, родни и соседей. Все встали в очередь в проходе. Преклонили колени у алтарной преграды. Опустили глаза, молятся, ждут. Я взял свой серебряный подносик и пошел к ним вслед за отцом О’Махони. У них глаза закрыты, язык высунут. Священник кладет каждому облатку на язык.
— Тело Христово, — бормочет. — Аминь.
Я подставляю подносик под каждое лицо, ловлю крошки. Они осыпаются, точно пылинки. Падают, танцуют в столбах света, льющегося в высокие узкие церковные окна. Лежат на блестящем серебряном подносе. Крошечный кусочек упал и тогда, когда отец О’Махони дал причаститься Дурковатой Мэри. Еще один проскользнул между губ у Норин Крэгс. Движемся от одного поднятого вверх лица к другому. Гудят голоса, сияют лица, падают крошки и частички. И вот все закончилось, и последние из причастившихся вернулись на свои места.
Вслед за священником я поднялся по алтарным ступеням. Наклонил поднос, выхватил щепоть кусочков и крошек. Прижал к обрывку липкой ленты, который заранее закрепил в кармане подрясника. Быстренько сгреб еще щепотку. В алтаре передал поднос священнику. Он тоже провел по нему пальцем, слизнул частички тела Христова. Потом еще и еще, дочиста. Допил остатки вина. Протер потир изнутри чистым льняным лоскутом, поставил на алтарь.
Произнес заключительные молитвы. Сказал прихожанам: «Идите с миром», — и месса завершилась. «Слава Богу», — сказали они все.
26
Лоскуток, покрытый винными пятнами, я умыкнул в ризнице, пока отец О’Махони снимал облачение. Подменил его чистым лоскутком из комода. Отец О’Махони бросил его в корзиночку, которую монахини должны были потом забрать в стирку. Лоскуток и липкую ленту я запихал в карман джинсов. Джорди увидел. Уставился. Я на него зыркнул.
Отец О’Махони потянулся, вздохнул.
— Какое дивное утро, мальчики! Видели столпы света, вливавшиеся в церковные окна?
— Да, святой отец, — отвечаем.
Он будто взял в руку клюшку для гольфа. Сделал вид, что ударяет по мячу.
— Ах, оказаться бы в такой день в Керри!
Посмотрел куда-то вдаль, обозначил руками бескрайний воображаемый простор.
— Горы, пляжи, океан, острова Дингл и Бласкет, скалы Скеллига, крики куликов, рокот прибоя… Вы должны это когда-нибудь увидеть, мальчики! Ирландия! Мяч там летит прямее — это уж как пить дать, и трава на поле там по-настоящему зеленая, и мяч падает прямо в лунку, с симпатичным таким «шлеп!». Воистину, то страна Господня.
Улыбка у него от уха до уха.
— Ну да ладно. Наше небольшое поле в «Ветреном уголке» ничем, почитай, не хуже. — Он потер руки в предвкушении. — Итак. Какие вы на сегодня замыслили проказы, юноши?
Джорди плечами пожал. Я молчу. Отец О’Махони снова осклабился.
— Слишком взрослые стали, уж и не поделитесь? — И подмигнул нам. — Особенно если тут барышни замешаны. — Он положил нам руки на плечи: — Славная вы команда. И всегда были. Ну, ступайте. Вперед, к приключениям. А я — за своими клюшками.
Мы уже в дверях, а он нам вслед:
— Знаете, мальчики, а мне часто кажется, что мы тут живем у самой границы рая! Ну, удачи вам нынче!
Вышли из церкви, Джорди и спрашивает:
— Ты чего там с лоскутом мухлевал?
— Ничего.
Я попытался от него отодвинуться, а он не отстает:
— Да что с тобой такое?
— Ничего, — говорю.
— А чего все шарахаешься?
— Не шарахаюсь.
— Шарахаешься, чтоб тебя. Опять чего с этой девчонкой?
— Совсем тупой, что ли?
— Это ты кого тупым назвал?
— Никого. Тебя.
— Вот то-то.
— В каком смысле «вот то-то»? Хочешь сказать, ты и правда тупой?
— Похоже, тупой, если с тобой связался.
— Ну и отвали.
— Отвалю. А ты сам отвали.
— Отвалю.
Ну мы и отвалили. Я побежал по Хай-стрит, через площадь. Остановился. Уставился на себя в окне «Синего колокольчика». Вот он я, обычный пацан. Вот мой дом, обычный городок. Я стащил тело и кровь Христову и обратно их не отдам. Пойду все дальше во тьму, вслед за Стивеном Роузом. Если получится, сотворю монстра. Я подошел к стеклу поближе, вгляделся в свое отражение. Все как всегда: обычный пацан, совершенно обычный.