— И такой видела странный сон! — говорит.
Глаза закрыла, поднесла руку в голове, будто чтобы поворошить память там, во тьме.
— Зверюгу! — говорит.
— Зверюгу? — говорит мама.
— Угу! В дом ко мне забралась зверюга! Хи-хи-хи-хи-хи! Забралась!
Глаза распахнула, рот ладонью зажала, хихикает, скалится.
— Следы этакие с когтями по всей прихожей! Хи-хи-хи-хи! А теперь она в сарае спать завалилась! Точно! Хи-хи-хи-хи! Как пить дать!
38
Днем к нам пришли двое полицейских. Папа подошел к двери, но оказалось — они ко мне. Он их впустил. Один — сержант Фокс, другой — участковый Граунд. Стоят, зажав шлемы под мышкой, в руках блокноты и карандаши. Садиться отказываются.
— Так, сынок, — . говорит сержант Фокс. — Парочка вопросов, и мы пойдем дальше.
— Ничего страшного, — говорит участковый Граунд.
— Ладно, — говорю.
— Первый вопрос, — говорит сержант Фокс. — Ты знал этого погибшего парня?
— Немного, — шепчу.
— Говори громче, Дейви, — велела мама.
— Да, — говорю.
Дрожу весь. И вой внутри.
— Отлично, — говорит сержант Фокс. — Пойдем дальше. И что ты о нем знал?
— В смысле?
— Ну, что он был за парень. Чем занимался. Ну… интересы, все такое.
— Так сказать, внутренняя жизнь, — вставил участковый Граунд.
Я плечами пожал:
— Не знаю.
— Мой сын с ним не водился, — говорит папа.
— Вот как? — говорит сержант Фокс.
— Да, — говорю. — Я…
— Ты — что? — говорит сержант Фокс.
— Я его боялся, — говорю.
Оба что-то пишут в блокнотах.
— И когда ты его видел в последний раз? — спрашивает сержант Фокс.
Я стал припоминать.
— В пятницу. После уроков. Возле «Лебедя». Он…
— Пьян был? — спрашивает участковый Граунд.
Я кивнул. Они вздохнули, головой качают. Знают уже. Он часто бывал пьян. О чем-то с родителями пошептались, потом снова ко мне.
— Он к тебе вязался? — спрашивает участковый Граунд.
— Случалось.
— Поэтому сын с ним и не водился, — говорит папа.
— Верно, — кивает сержант Фокс. — Мы уже пообщались с твоим приятелем Джорди Крэгсом. Он нам обрисовал положение.
— Так, — говорит сержант Фокс.
Пролистал свои записи. Я так и жду: сейчас меня выведут на чистую воду, начнут расспрашивать, что произошло вчера ночью в пещере, заговорят про истукана, будут выяснять, что я знаю про пса. Ничего такого.
— Печальная история, — говорит сержант.
И в глаза мне смотрит.
— Еще что-нибудь хочешь нам сказать? — говорит.
— Какие-нибудь важные цифры или факты? — говорит участковый Граунд.
— Нет, — говорю.
— Ты в голову-то не бери, — говорит. — Бывает такое. Постепенно забудется. Это вообще такая часть…
— Взросления, — говорит участковый Граунд.
Папа их до двери проводил. Слышу, говорит, что я мальчик чувствительный, но скоро оправлюсь.
Мама меня обняла.
— Пошлем цветы матери Чарли, — говорит.
И дрожит вся.
— Да минует меня чаша сия, — говорит.
39
В ту ночь я проснулся, и меня будто потянуло к окну. Отдернул занавеску, вижу монстра. Вон он, на улице. Стоит под фонарем, на меня таращится. Огромный, огромная темная тень. Я знаю: хочет, чтобы я к нему вышел. Чтобы я с ним поговорил. В ушах звучит его голос:
«Ты сотворил меня, повелитель. Я — твой!»
— Убирайся! — шепчу. — Не нужен ты мне.
Стоит, не шелохнется.
«Что для тебя сделать, повелитель?»
— Ничего! Проваливай! Стань опять комом глины!
Он голову опустил и медленно пошел прочь, из света под фонарем во тьму.
— И не возвращайся! — шепчу. — Прыгни обратно в глинистый пруд. Убирайся и сдохни!
40
На следующее утро смотрю — Джорди ждет меня у ворот школы. И вид у него такой, будто между нами ничего не было, будто мы и не дрались вовсе. Схватил меня, облапил.
— Сбылась мечта, обалдеть! — говорит.
Я отодвинулся. Он ухмыляется.
— Знаю, — говорит. — Знаю. Жуткое дело, и жизнь у него была жуткая, и всякая такая фигня, но он все равно был распоследняя сволочь.
— Правда? — говорю.
— Да ладно тебе, чувак. Ты что, совсем ни капельки не обрадовался, когда услышал?
— Нет.
— Нет? Точно? Мы ж с тобой еще когда порешили: мир без него станет только лучше. Даже Штырь со Скиннером довольны — правда, пока не сознались.
— А ты откуда знаешь?
— Видел их вчера. По ним ясно было. Морды всё в улыбке расползались. Кстати, это они его нашли. Собирались встретиться у каменоломни вчера рано утром и дождаться нас — устроить засаду. Череп, похоже, пришел первым, еще до свету, и сорвался с края.
Идем через двор. Джорди вдыхает поглубже, поворачивает лицо к яркому небу.
— Мир совсем другим стал! — Сказал — и встал как вкопанный. — А ты ведь знаешь, что из этого может выйти, Дейви. Знаешь, да?
— Что?
— Может, на этом все распри вообще прекратятся. Штырь и Скиннер станут нашими приятелями. Перемирие превратится в настоящий мир. Война между Пелау и Феллингом закончится навсегда. Уйдет в прошлое. И все потому, что один парень взял и помер. Неплохо, да?
Я дальше иду. Он нагнал меня, смеется:
— Хотя, впрочем, я пока не понял, хочу этого или нет! — А как входили внутрь, он сжал кулаки. — Есть! Сбылась мечта, черт возьми!
41
Последний урок, Трёп опять молотит языком. Глина, творчество, носится по классу, то глаза закроет, то уставится в небо, а вокруг мармеладки и глиняные шарики так и летают.
— Можно зайти слишком далеко, — прерываю я его на полуфразе.
Он уставился на меня, моргает:
— Прости, Дейви?
— Можно зайти слишком далеко. Сотворить такое, что не расхлебаешь.
Он подошел к моей парте, нагнулся надо мной — страшно довольный.
— Например, Дейви?
— Ну… — Смотрю в парту. Путаюсь в мыслях, в словах. — Иногда мы создаем такие вещи…
— Какие? — подсказывает.
— Мы иногда создаем вещи, способные… уничтожать.
— Вот именно! — Ткнул пальцем в небо, двинул дальше. — Кое-что — и даже многое — из того, что мы создаем, способно уничтожать!
Обвел класс глазами, вглядывается в лица.
— Например… — говорит.
— Пушки, — отвечают.
— Пули, — отвечают.
— Яды.
— Нервно-паралитический газ.
— Бомбы.
— Ядерная бомба.
— Вообще война.
— Вот именно! — говорит Трёп. — Вот именно! Вот именно! Вот именно!
Глаза прикрыл. Постучал себя по лбу. Понятно, сейчас изречет что-то страшно умное.
— В этом и заключается человеческий парадокс, — говорит. — Мы наделены даром творения. Но наша способность творить идет рука об руку с нашим стремлением уничтожать. — Хлопнул в ладоши, а потом переплел пальцы. — И две эти страсти вот так вот сцеплены вместе.
И заткнулся ненадолго.
— Ну слава богу, — шепчет мне Джорди. — Ты какого рожна его завел?
Сижу, бессмысленно катаю глиняный шарик по парте. Вижу — Мария на меня смотрит, такая далекая, неприступная. Я отвернулся от нее к окну, во двор уставился. День туманный. Вижу вдали, на железной ограде, нашего истукана. Он за прутья ухватился, смотрит на меня. Слышу в голове голос:
«Я твой, повелитель. Скажи, что мне сделать».
— Нет! — ахнул я.
— Ты чего? — не понял Джорди.
— И что мы способны создать, когда наша способность создавать возрастает? — говорит Трёп. — Каких монстров способны породить?
Я вижу, как наш монстр шагает вдоль ограды, ищет, как бы попасть внутрь.
— Лично я оптимист, — говорит Трёп. — Я верю в то, что силы добра восторжествуют над силами зла.
Истукан направился к воротам.
— Да чего ты? — говорит Джорди.
— Но может ведь оказаться и так, — говорит Трёп, — что, доведя наши способности к творчеству до предела, мы создадим нечто, что обернется против нас, нас уничтожит?