Дела отца шли лучше и лучше. Помимо гувернантки он приглашает итальянца Тоди для обучения пению, вероятно, Глинка в это время начинает пробовать силы в вокале.
Городской житель
Санкт-Петербург поразил мальчика — сначала внешним видом, а затем и своей внутренней метафизикой, постепенно «отравляя» его городской жизнью. Стройные ряды улиц с особняками, мосты, перекрестки, площади, величественные соборы, выстроенные по итальянским образцам — все это разительно отличалось от привычной деревни. Для многих русских этот город все также оставался недосягаемым сказочным миром, возникшим по мановению волшебной палочки. Здесь правили чиновники высокого ранга, решались самые важные дела государства, здесь ощущалось присутствие Европы, в том числе по причине проживания большого количества иностранцев, и устанавливалась мода.
Позже рецензент «Северной пчелы» в «Письме русского в Париж» так охарактеризовал Северную столицу: «Петербург город слишком английский, немецкий, итальянский, особенно французский, и потому не может дать действительного понятия о России. Если б в нем не было монумента Петру Великому, Александровской колонны и Гвардии Императорской, то можно б было забыть, в какой земле живешь»[66].
За все время учебы у Глинки сложится двоякое отношение к столице, что было довольно распространено среди интеллектуалов. Город Петра притягивал возможностью приобщиться к элите и власти, роскошным развлечениям и парадам, здесь можно было добиться успеха и славы. В то же время город воспринимался как искусственный феномен, морок, обличенный Пушкиным в «Медном всаднике». Все здесь зависело от этикета и великосветского мнения, а прямые линии правильных тесно посаженных особняков вызывали аналогии с военной выправкой. Петербург был наводнен военными. Город противопоставлялся свободе усадебной жизни. Глинка всю жизнь будет чувствовать столицу как антитезу — привязанность переходила в отвращение и обратно. Главной причиной двойственности облика города был непригодный для жизни климат. Сырость, холод, ветры, отсутствие солнца[67] — все это ухудшало и без того слабое здоровье Мишеля. Петербург приобрел репутацию центра распространения чахотки, то есть туберкулеза легких.
Во время учебы Миша рвался в деревню, особенно на летние каникулы. Но дома его часто охватывала скука, которая гнала его обратно. И так — по кругу.
Вся жизнь — театр
Не только внешний вид города, но и поведение людей в Петербурге удивили мальчика. Он мог наблюдать повсеместную театрализацию общества — от поведения людей на улице до общения в светских салонах и даже на улицах в парках. Безусловно, церемониальная пышность была свойственна придворной жизни со времен Петра I. Но после 1812 года она вошла в повседневную жизнь дворянства. Причин тому много. Одна из них связана с французскими походами русской армии. Когда наши дворяне побывали в Париже, они увидели красивую яркую жизнь, как будто горожане разыгрывали театральную пьесу в эстетских декорациях улочек и парков. Жизнь, как и война, воспринималась французами, а потом и русскими, как часть масштабной трагедии или даже оперы[68].
Театрализация жизни достигала такого уровня, что светский мир воспринимался как «ненастоящий», как своего рода сцена, а пространство быта — как антракт. Он видит, как в этом повседневном театральном пространстве развиваются всевозможные формы публичной провокации — например дендизм. А. С. Пушкин прославился эпатажным поведением, которое было неотъемлемо от его стихов. Буффонада, то есть бурлеск, шутка, часто граничащая с гротеском и горьким паясничанием, проникла в бытовое поведение. Модным считался человек, который вуалировал серьезность скабрезными шутками и острыми эпиграммами.
Любимым развлечением городского жителя был театр во всех его проявлениях. Мишель полностью отдался и подчинился этой страсти. Родители, многочисленные родственники и знакомые возили его в театр, оперы и балеты, что приводило его в неописуемый восторг. Они посещали все премьеры того времени.
Устройство театральной жизни первой половины XIX века значительно отличалось от сегодняшнего времени. Императорские театры подчинялись Дирекции. Та, в свою очередь, находилась в ведении Министерства императорского двора и уделов, занимающегося обслуживанием нужд императорской семьи. В ее штате на постоянной основе находились несколько иностранных трупп, дающих спектакли на разных языках. Это должно было подчеркивать престиж русского двора и его включенность в единое европейское пространство. Театр являлся частью политического сценария власти.
67
В статье Е. Корчминой приводится следующий факт: в XVIII веке было подсчитано, что за год в столице было только 80 солнечных дней (
68
Об этом см.: