Мишель выехал из Новоспасского в конце апреля 1823 года, что вполне соответствовало курортному сезону Кавказа. Он открывался 1 мая и продолжался по 15 сентября. Маршрут разработали согласно утвержденной в медицине схеме: сначала термальные воды в Горячеводске{111}, затем железные в Железноводске и кислые в Кисловодске.
Отец заботился о комфорте любимого сына. Дорога была проложена от Ельни, расположенной неподалеку от Новоспасского, до Горячеводска и составляла чуть менее двух тысяч километров{112}. Отец приготовил для него комфортабельную коляску{113}, с ним отправил крепостного Илью, воспитывавшего мальчика в детстве{114}, а также повара Афанасия. Дорога пролегала через Рославль на Орел. Здесь уже «повеяло теплым дыханием весны», которое совсем не ощущалось в апреле в Новоспасском. Далее дорога шла на Курск и Белгород.
В воспоминаниях он подробно описывает изменения природы: вместо берез — дубы, вместо лозы в оврагах — груши, яблони, вишни в цвету. Деревни с черными бревенчатыми избами сменили беленькие мазанки, которые тянулись не регулярно, а были живописно разбросаны. А ночью природа располагала к романтическому настроению: небо ясное, усеянное яркими звездами.
Коляска прибыла в Харьков примерно 10 мая. Здесь он должен был встретиться с отцовскими товарищами по поездке. Глинка первым делом направился в единственный музыкальный магазин в городе, о котором узнал заранее. Его владельцем был поляк Иван Матвеевич Витковский, личность известная и в Петербурге. Вероятно, о нем Глинка мог слышать от Энгельгардтов, владеющих землями на Украине, или от Маркевича, пылкого националиста. Витковский преподавал в Харьковском университете по рекомендации Гёте и Шиллера. Он называл себя учеником Гайдна, и, конечно, Глинка не мог с ним не познакомиться. В магазине, куда он пришел, стояло фортепиано. Чтобы привлечь внимание к себе, он сыграл эффектное первое соло концерта Гуммеля.
— Виртуоз пожаловал к нам в глубинку?! — удивился хозяин магазина.
Так началось их знакомство. Еще неделя пролетела в Харькове в прекрасной компании, где они «потешались музыкой».
После переправы через могучий Дон в Аксае Глинка с попутчиками очутился, как он указывал, «в настоящей Азии». Никто из его родственников и друзей не бывал еще здесь, он чувствовал себя первооткрывателем, героем, что «льстило его самолюбию»[88].
Край света
Подъезжая в конце мая{115} к Горячеводску, первому пунк-ту назначения, юноша рассматривал Кавказский хребет с покрытыми снегом вершинами и знаменитый Эльбрус. Города здесь еще не было, поселение как раз в эти годы отстраивалось. «Состояние дикое», — писал об этой местности Глинка и добавлял: но «величественное»[89]. Домов мало, церквей и садов не было. Все внимание притягивала природа: город располагался в окружении конусообразных вершин на высоте 500 метров над уровнем моря. Любитель пернатых, Миша не мог не обратить внимания на парящих в ясном небе орлов, которых обессмертили в своих творениях Жуковский и Лермонтов.
Дикость мест, в восприятии современников, отзывалась и дикостью нравов местных жителей, как считали приезжие русские. С 1817 года здесь шла продолжительная ожесточенная Кавказская война с горскими народами, которые оказывали сопротивление императорской армии и пытались отвоевать свою свободу. Миша попал на военную территорию, и отголоски сражений доходили и до этих мест.
В Горячеводске товарищи поселились в центре, в небольшом домике надворной советницы Хандаковой, считавшемся одним из лучших в Горячих Водах. Под домом, в лавке, продавались турецкие платки, персидские ковры, кашемировые ткани и шелковые материи.
Жизнь в Горячеводске оказалась приятной. Приезжие предавались гастрономическим удовольствиям. Продукты стоили дешево. Повара готовили отличных цыплят и кур, а из экзотики — фазанов и молодых барашков. Подавали на стол вкусные овощи, свежевыпеченный хлеб, всевозможную зелень, пряные травы. Местное вантуринское вино заменяло дорогие фряжские, то есть французские.
Лечение состояло из приема неприятной по вкусу и запаху «кисло-серной» воды в Елизаветинском источнике. Товарищи прогуливались туда утром и вечером. Следующая процедура — купание в «серных»{116} Александровских ваннах. Глинка с иронией вспоминал: «Варили меня в ванне, иссеченной еще черкесами в камне». Температура воды могла достигать 46–47,5 градуса по Цельсию. Несмотря на точное следование назначениям, здоровье юноши ухудшалось, возможно потому, что долгие горячие ванны, как выяснили позже врачи, противопоказаны при золотухе.