— Как это? — ложится с нею рядом на спину Лера.
— До двенадцати недель. Пока еще у зародыша нет души. Вернее, пока в его развивающемся с жабрами и хвостиком теле бродят души вымерших млекопитающих и рыб. Некоторые женщины делают аборт и позже, но я считаю это уже грехом.
— Элиза, а когда я буду все это изучать в школе? — спросила Лера.
— Не помню. Классе в восьмом, наверное.
— А почему ты тогда мне это сейчас рассказываешь?
— Потому что ты у нас редкая умница и благоразумница! — Элиза на ощупь находит ладошку девочки и сжимает ее.
— То есть я сейчас узнала о размножении млекопитающих? — уточняет Лера.
— Точно, — с трудом сдерживает зевок Элиза. — Сперматозоиды, яйцеклетки… Здесь все нарисовано. Странно, что твои родители не подготовили тебя соответствующим образом к рождению братика. Надеюсь, они не обещали найти малыша на капустном поле, потом подложить в гнездо к аисту, чтобы тот принес его под вашу дверь в корзинке?
— Нет. Послушай, ты тоже считаешь возрастную цензуру необходимой?
— Детка, я же тебе не порножурнал показываю! — приподнялась Элиза. — К чему подобные вопросы?
— Это чтобы не быть сплетницей, — честно ответила Лера.
— Ой, как я люблю посплетничать! — потерла ладошки Элиза. — Ой, как я это обожаю! Кому будем перемывать косточки? Дай-ка я угадаю! Ты влюблена в какого-то певца, да?
— Что значит — перемывать… косточки? — нахмурила лоб Лера. — От чего?
Элиза, не ответив, легла.
— Я просто обожаю Шер, боже, как я ее обожаю! — восторженно прошептала она.
— Сплетничают — это когда говорят не о себе, а о других. Задают о них вопросы посторонним людям, потом обсуждают ответы, — объяснила Лера.
— Ну-ка, ну-ка! — Элиза в азарте приподнялась на локте.
— Это касается ребенка папы и мамы Муму.
— Да, и что? — В глазах Элизы начало таять выражение веселого азарта.
— Я не знала, что можно делать эти самые… аборты. Теперь я понимаю, почему ребеночка нет. Наверное, мама Муму сделала тогда аборт.
— Когда? — уставившись перед собой остановившимися глазами, спросила Элиза.
— Девять лет назад. А ее второй ребеночек умер. Ты знала?
— Когда? — бесцветным голосом повторила Элиза.
— Когда я родилась. А вот интересно… Сейчас она тоже рожает вместе с мамой. Нет, мама Муму, наверное, успеет первой. Она хотела перед родами убить папу креслом, но не успела — воды вытекли.
— Когда?… — «заело» бабушку Элизу.
Кукушка
Уголок одеяла приоткрыт, личика ребенка почти не видно в кружевах чепца. Лера вглядывается, вглядывается…
— Покажи Лере его ручку, — шепчет папа.
— Потом… — шепчет мама.
— И ножку…
— Ладно…
— А почему вы шепчете? — громко спрашивает Лера.
От ее голоса родители дергаются, в их глазах появляется одинаковое выражение паники.
Ребенок открывает глаза, смешно морщится и вдруг чихает три раза.
— Вот видишь! — укоризненно замечает папа.
Лера отходит от дивана.
— А откуда вы знаете, что это ваш ребенок? — спрашивает она, уставившись в окно. — Может, его подменили, пока ты спала.
— Перестань сейчас же, — строгим голосом требует мама Валя.
А папа Валя спрашивает:
— Зачем его подменять? Кому нужен чужой ребенок?
— Мало ли, — пожимает плечами Лера. — Вы его хорошо рассмотрели перед тем, как забирать? Может, он больной. Может, у него есть какой-то брак. Вашего забрали, а подложили бракованного. А что? Кукушка, например, всегда подкладывает свои яйца в чужие гнезда. Глупые птицы потом даже не замечают, что вылупляется чужой птенец.
Теперь родители побледнели, нащупали ладони друг друга и сцепились пальцами.
Почувствовав их неприязнь даже на расстоянии, Лера покрылась мурашками и втянула голову в плечи.
— Я пойду к маме Муму, — сказала она, пробираясь к двери. — Она уже принесла своего ребеночка?
Родители расцепились и стали уговаривать Леру не ходить к Марусе. Они вели себя странно и суетливо. Мама быстренько распеленала малыша и стала показывать Лере его ручку, потом ножку. Ребенок закричал, и Лере было предложено принять участие в смене марлевой подкладки у него между ног. Но только после мытья рук. С двукратным намыливанием.
Пока Лера честно намыливала руки, смывала, потом опять намыливала, подкладку поменяли без нее. Она стояла у раковины и смотрела, как папа смывает с марли кисло пахнущую мазню желтого цвета. На его лице при этом сияла радостная улыбка.
— Сейчас мама будет кормить Антошу. Будешь смотреть?
Лера часа полтора сидела и смотрела, как мама Валя пытается наладить процесс кормления. Ребенок в первые полминуты быстро и жадно сосал, потом выплюнул сосок и начал кричать. Потом в течение часа он честно пытался покушать, принимаясь делать сосательные движения, как только Валентина исхитрялась засунуть ему в орущий рот сосок. Но через несколько секунд младенец отворачивался и начинал кричать снова. За это время родители вымотались совершенно. В разгар их небольшой перепалки — вызывать врача или развести искусственную смесь — в дверь позвонили.
Пришла Элиза. С цветами, тортом и огромной упаковкой подгузников. Она сразу же прекратила споры родителей, уверив их, что ребенок должен кричать, ему так полагается делать по статусу младенца. Маленького запеленали и отнесли в кроватку в спальню родителей, где он орал в одиночестве еще минут двадцать, потом обессилел и заснул.
— Обожаю брюнетов, — заметила Элиза, рассматривая спящего младенца.
Мама Валя посмотрела своими голубыми глазами в голубые глаза мужа. Папа Валя протянул руку, не глядя, нащупал рядом с собой желтоволосую головку дочери и погладил ее.
Коровушка
Маму Муму позвали на третий день. У ребеночка после приема разведенной смеси начался запор.
Маруся посмотрела на кричащего младенца издалека, взяла со стола чашку и ткнула Валентине, не глядя:
— Цедись.
— Как это — цедись? — запаниковал папа Валя. — Нам каждая капля молока дорога, а ты ей суешь нестерильную посудину.
— Цедись, — потребовала Маруся, игнорируя папу Валю и расстегивая шерстяную кофту.
Грудь мамы Муму выглядела устрашающе. Когда была снята стягивающая повязка и открылись промокшие чашечки бюстгальтера, Маруся застонала. На ее щеках цвели красные пятна, пересохшие губы потрескались.
— Да ты больна! — закричала Валентина, бросаясь к кроватке с ребенком и закрывая ее собой.
— Цедись! — крикнула Маруся таким голосом, что Валентина тут же села и распахнула на груди халат.
Папе Вале приказано было удалиться, а на Леру никто не обращал внимания. Она смотрела в странном оцепенении, как в чашку бьют тугие тонкие струйки, потом капают капли.
— Вот, — протянула чашку Валентина.
Маруся взболтала содержимое, рассмотрела его и протянула чашку Лере.
— Вылей, — просто сказала она.
Молоко голубело в белой емкости. Лера отнесла чашку в кухню. Постояла у раковины, понюхала мамино молоко. Потом высунула язык и осторожно лизнула его.
Когда она вернулась в спальню родителей, Маруся кормила ребеночка своей грудью. Тот глотал с утробным громким звуком, и Лера даже испугалась, что он захлебнется. Когда младенчик отвернулся, молоко из соска все капало и капало на его щеку. Но он не реагировал. Он крепко спал.
— Теперь мне тоже нужно сцедиться, — сказала Маруся, передав уснувшего ребенка Валентине.
Лера подала ей чашку, но Маруся только покачала головой.
— Принеси литровую кружку, в которой я сегодня варила яйца, — попросила Валентина.
Пока Лера смотрела, как мама Муму сцеживает вторую грудь, она вдруг поняла, что совершенно беззащитна. Это у нее случилось из-за осознания, что у женщин есть могущество, которое невозможно постичь. И из-за того, что она не причисляла пока еще себя к женщинам. Как же тяжело и страшно быть ребенком!