Совсем по-иному подошел к дешифровке клинописи датчанин Мюнтер. Он призвал на помощь историю. Ученый решил: надо выяснить, какому народу принадлежат эти надписи и в какую эпоху они были сделаны. «Не зная этого, бессмысленно пытаться их прочесть», — говорил он и был прав.
Мюнтер начал внимательно изучать книги людей, побывавших в Персеполе. Он заинтересовался многофигурным изображением, зарисовки и описание которого имелись в книгах Нибура и других путешественников.
На высоком троне восседает какая-то важная персона с пышной окладистой бородой. По размеру самой фигуры и ее богатому одеянию можно безошибочно сказать, что это вождь или царь. Такой вывод подтверждается и общей композицией картины. Фигуры всех остальных людей намного меньше. Их взоры подобострастно обращены к лицу, сидящему на троне, и все они несут ему какие-то дары.
Царская печать Ахеменидов.
«А нельзя ли по одежде установить, кто здесь изображен?» — подумал Мюнтер.
У древнегреческих историков он вычитал, что персы носили длинные и тяжелые одеяния и подвешивали кинжал на правом боку, а не на левом, как принято сейчас у всех народов. Одеяния этой важной персоны в точности совпадали с описаниями греков.
«Значит, здесь изображен персидский царь», — заключил Мюнтер.
Но царей у персов было очень много. Нельзя ли установить, хотя бы примерно, эпоху, к которой относится изображение?
Вдумчивый наблюдатель и на этот вопрос нашел ответ.
Среди множества фигур, подходивших к персидскому царю с дарами, он обнаружил представителей Африки — египтян, нубийцев и негров. Из истории было известно, что лишь в эпоху царей из династии Ахеменидов границы персидской империи простирались и на африканский континент. Следовательно, персидский царь, изображенный на стенах Персеполя, принадлежал к династии Ахеменидов, которая царствовала в VI–IV веках до нашей эры. Отсюда вытекал безошибочный вывод: персепольская надпись сделана на древнеперсидском языке.
Как же ее прочесть? Не поможет ли нам в этом современный персидский язык? Нет, не поможет, — решил Мюнтер. Два тысячелетия, отделяющие современный Иран от Персии времен Ахеменидов сильно изменили язык этой страны.
Нет ли какого-нибудь другого языка, находящегося в близком родстве с древнеперсидским?
Ближе всего подойдет, пожалуй, к древнеперсидскому язык «Авесты» — этой «священной» книги древних персов и индусов, — решил Мюнтер.
К этому времени «Авеста» была уже переведена и изучена.
Проделав предварительно большую исследовательскую работу в области истории народа, которому принадлежала надпись, Мюнтер мог теперь прибегнуть к арифметике, которой пользовался Тихсен. Это уже не была абстрактная арифметика языка вообще — языка без рода, без племени, без эпохи, а арифметика (точнее — статистика) конкретного языка, который по всем данным должен быть близок древнеперсидскому.
Статистика языка «Авесты» показала, что чаще всего здесь встречается гласная, необычная для нашего русского языка, нечто среднее между «а» и «е». Далее по частоте употребления следовали гласные — «о» долгое и «о» краткое. Эту закономерность он перенес и на персепольскую надпись.
Мюнтер был на правильном пути. Но, к сожалению, на этом и закончились его исследования. Он не стал изучать языка «Авесты», без знания которого нельзя было пользоваться статистическим методом для расшифровки древнеперсидской клинописи. Но то, что сделал Мюнтер, впоследствии пригодилось другим ученым.
В немецком городе Геттингене в лицее служил молодой учитель греческого и латинского языков — Георг Гротефенд. С малых лет он увлекался головоломками, ребусами, шарадами, загадочными картинками. Он набил себе руку на их решении, и, кажется, не было такой трудной задачи, которую он не мог бы осилить. В своем маленьком городке он считался своего рода чемпионом в этом деле.
Летом 1802 года Гротефенд случайно узнал о том «ребусе», над которым ученые ломали голову уж несколько десятков лет — о персепольской надписи. Было очень соблазнительно испробовать свои силы и на этом поприще, попытаться разгрызть и этот орешек.
Обложившись книгами, Гротефенд приступил к разгадке. На помощь себе он призвал всех ученых и путешественников, когда-либо интересовавшихся клинописью, точнее — их сочинения. Он вновь обратился к греческим авторам, которые много писали о греко-персидских войнах. Он изучал историю Персии эпохи раннего средневековья.