Повесть об Акире премудром в течение нескольких столетий пользовалась на Руси большой популярностью. Но лишь в конце прошлого века ученые установили, что в основу ее легла ассирийская легенда, созданная более 2600 лет тому назад.
Наряду с Азиатским музеем важными центрами русского востоковедения стали также старейшие русские университеты — Петербургский, Московский и Казанский. Многие их профессора и питомцы прославились не только как крупнейшие знатоки живых восточных языков, но и как воссоздатели грамматики, лексики и письменности мертвых языков, как выдающиеся историки древнего мира.
Русские ученые были в числе тех, кто первыми поняли огромное значение загадочных клинообразных письмен. Они увидели в них верное средство к проникновению вглубь времен, к расширению наших познаний о далеком прошлом стран Востока.
Дворец Дария в Персеполе. Реконструкция.
«Клинообразные надписи по своей древности, по многочисленности и важности мест, где они находятся, и по историческому интересу занимают первое место в числе замечательностей Востока», — писал И. Березин.
Эти слова были сказаны 110 лет тому назад, когда делались лишь первые шаги по дешифровке персепольских надписей. В поле зрения ученых были главным образом надписи первой системы. Но уже в ту пору И. Березин начал упорно работать над дешифровкой других клинописных систем, которых он насчитывал шесть. Его перу принадлежит талантливая работа — «Клинообразные надписи второй системы», содержащая много тонких наблюдений.
И. Березину не удалось расшифровать трудные эламские письмена — это было сделано несколько десятилетий спустя, — но его труды пригодились следующему поколению ученых. В науке чрезвычайно важен процесс накопления материала и предварительной черновой обработки его. Без этого не может быть сделано ни одно значительное открытие. И свое заслуженное место в истории науки занимают не только первооткрыватели, но и те ученые, которые подготовили для этого почву.
Дворцовая колонна из Персеполя (цоколь и капитель).
Путешествуя по Месопотамии, И. Березин писал: «Внимание путешественника еще более [чем в Персии] развлечено обилием памятников древности… Первое место по давности и интересу принадлежит и здесь остаткам с клинообразными письменами. Развалины Вавилона на берегах Евфрата, около города Хиле (недалеко от Багдада), состоящие из остатков нескольких зданий, назначение которых можно определить только гадательно, доставляют кирпичи и камни с клинообразною вавилонскою системою, самою сложною и самою древнейшею, из которой еще ни одного знака не разгадано. Развалины Ниневии на берегу Тигра, близ Мосула, состоят только из холмов, в которых находят камни с клинообразною вавилонскою и ассирийскою системами».
Развалины Вавилона.
Красочно описывает он находки в Хорсабаде, с которыми познакомился чуть позднее Диттеля. Изучив хорсабадские скульптурные изображения, Березин заключает: «Эти барельефы живо говорят в пользу ассирийского искусства. Победы неизвестного завоевателя иссечены здесь с бóльшим искусством, нежели на стенах Персеполиса, хотя мягкость мосульского камня облегчает трудность работы. На некоторых крепостях означено клинообразным письмом, повидимому самое имя крепости, и потому возможность чтения ассирийских клиньев представляет некоторую вероятность».
Прошло лишь десять лет — и эта «вероятность» превратилась в действительность.
Полностью разделял мнение И. Березина о значении клинописи В. Диттель. В опубликованном в 1849 году замечательном очерке о своем путешествии русский востоковед зло высмеивает недальновидных ученых, не понявших огромного значения клинописи для исторической науки.
Трехъязычная надпись, обрамляющая окно во дворце Дария в Персеполе. Она гласит: «Дарий царь». Наверху — персидская клинопись, слева — эламская, справа — ассирийская.
«До последнего времени, — пишет В. Диттель, — они [клинообразные письмена] весьма мало обращали на себя внимание путешественников, и потому некоторые глубокоученые люди считали их простыми украшениями стен, за варварские, ничего не выражающие черты, наконец, за следы, начертанные временем или особого рода насекомыми. Эти надписи отличаются необыкновенной правильностью и своего рода изяществом; но что нам до них за дело? Решено, что это следы насекомых, и даже определено название этих ученых букашек», — иронизирует Диттель.