Семвол совсем растерялся, не зная, как продолжать разговор. Но, глядя в искрящиеся весельем глаза Мюллера, начал сперва тихонько, потом все громче и громче смеяться.
— Вот и законспирировался! — воскликнул он. — Ну, ладно, доктор Мюллер, уж если дело обстоит так, будем знакомы, я действительно полковник Семвол. Только, ради бога, никому об этом не говорите!
Последние слова Семвол произнес таким тоном, будто он и Мюллер — старые друзья, между которыми могут быть свои секреты.
— Хорошо, я об этом никому не скажу, — сказал Мюллер.
Семвол был доволен. Он решил, что ситуация не ушла из‑под его контроля и что ход Мюллера был удачно, даже с пользой для дела, нейтрализован. Ему казалось, что он завоевал доверие ученого.
— Знаете, Мюллер, я чертовски рад, что война кончилась и я имею возможность сбросить с себя надоевшие чины и звания. Я по натуре человек гражданский и предпочитаю носить вот это, — полковник дернул за полу пиджака.
— Да–а–а, — протянул Мюллер задумчиво. — Вот уже два дня, как войны нет.
— Два дня человечество ликует и наслаждается водворившейся над миром тишиной, — поддержал его Семвол.
— А зачем, господин полковник, ваши самолеты бомбили Отдельную лабораторию в ночь накануне окончания войны? — вдруг спросил Мюллер.
“Черт бы его побрал!”
Нахмурив брови, Семвол сказал:
— Это была ужасная ошибка. Авиационное подразделение получило приказ, в котором были перепутаны даты. Командир авиационного звена отдан под военно–полевой трибунал…
— Жалко, — произнес Мюллер.
— Командира звена?
— Нет, лабораторию. Я думал, она станет центром исследований по…
— О, вы об этом? Кстати, я как раз вас и вызвал для того, чтобы предложить вам работу именно в той области, которой вы себя посвятили… Что касается лаборатории, то будьте уверены, мы предложим вам такую лабораторию, о которой вы и не мечтали…
— Собственно, для моей работы лаборатории не нужно, господин Семвол. Я теоретик. Моя лаборатория — это письменный стол, стопка бумаги и хорошая библиотека…
— У вас, господин Мюллер, будет все это, и даже больше. Поверьте мне, что мы понимаем, какие условия нужно создать ученому–теоретику. Мы сделаем все, чтобы вы могли продолжать работу над “Омегой”.
— Скажите откровенно, полковник Семвол, а для чего вы хотите продолжать работу над “Омегой”?
— Мы хотим использовать силы природы на благо человечества, — воскликнул Семвол, вскакивая из‑за стола. — К черту войны! Хватит! Люди устали от войн!
Семвол несколько раз взволнованно прошелся по кабинету. Мысленно он прикидывал, не переиграл ли.
Семвол выжидал, какова будет реакция Мюллера. Но реакции никакой не последовало. Мюллер молчал, следя за ним глазами. “Переиграл, — думал Семвол, — наверное, переиграл!”
— Время войн, господин Мюллер, кончилось! — снова патетически воскликнул он. — Да и возможны ли они сейчас? Вот вы, ученый, один из немногих, кто понимает потенциальные возможности современной науки. Можете ли вы представить себе войну в эпоху, когда будет решена проблема “Омега”?
Мюллер поморщился. Он внимательно обвел глазами кабинет полковника, как‑то странно посмотрел на все предметы, находившиеся на столе, на мебель вокруг, и на самого полковника и едва слышно произнес:
— Все это исчезнет. Пепел… Нет, газ… Страшнее — плазма.
Полковник тоже понизил голос и продолжал взволнованно:
— Да… Вот к чему привели человечество. Трудно сказать, что это — благодеяние или проклятье. Вы говорите — газ, плазма. Это хорошо! Но ведь кто‑то останется в живых! Кто‑то случайно может избежать мгновенного уничтожения. Это может быть ваш отец или моя жена, или маленькая дочка вашего друга. Обожженный человек медленно бредет по раскаленной пустыне. Он слеп, изранен, отравлен. Он передвигается по ядовитой земле, в отравленном тумане совершенно один, один, безо всякой надежды на помощь и спасение. Вы, Мюллер, представляете себе, что значит ждать неизбежной смерти в одиночестве, в пустыне?
— Представляю, — прошептал ученый и схватился левой рукой за грудь. Его глаза расширились и уставились на полковника.
— Вы ранены? — заторопился Семвол.
Мюллер виновато улыбнулся.
— О, нет… То есть чуть–чуть. В правое плечо… это пустяки. Но то, что вы говорите, напоминает мне, как однажды…
— Что?
Ученый сжал зубы и сказал твердо:
— Однажды я пережил это страшное чувство обреченности и безнадежности… Так для чего вы хотите продолжать работу над “Омегой”?