— Герда, вы слишком мрачно смотрите на вещи. Сейчас мы стоим на грани такого, после чего можно приниматься за строительство настоящего Эдема.
Кьюз посмотрела на него исподлобья и расхохоталась.
— И все‑то вы врете. Остальные говорят совсем другое. Знаете, как мне говорят? “Не ломайся, милочка, все равно завтра мы превратимся в космическую пыль”. Вот как говорят. Ну, а раз в пыль…
— Вы просто дура, обыкновенная слабовольная дура.
— Спасибо. Мне с детства говорили, что я дура. Но только вы врете. Кстати, я недавно выступала на Сардонео. В первом ряду я заметила высокого блондина с огромными детскими глазами. Он чем‑то напоминает вас. Вы не знаете, кто это?
— Его фамилия Мюллер. Он очень толковый парень.
Они заказали еще по чашке кофе с коньяком.
Герда наклонилась близко к Френку и, скривив презрительно губы, сказала:
— А ведь действительно среди вашей братии есть дрянь, Френк. Настоящие скоты, хотя и называются учеными.
— Не называйте их, пожалуйста, учеными. Ученые скотами быть не могут. Это все публика, которая подделывается под ученых, потому что сейчас это модно и выгодно.
— Если бы вы знали, как с вами приятно поговорить. Как будто попадешь в другой мир, хороший, чистый… Такой, каким он мне казался, когда я была маленькая…
Они долго молчали. Официант дремал в углу на стуле. За стойкой, громко сопя, спал бармен.
— С вами даже молчать приятно. Какая счастливая Лиз… Так вы говорите, этот голубоглазый блондин и есть Мюллер?
— Что он вам дался?
— Я в него просто влюбилась, потому что люблю вас, — сказала она, не переставая смеяться. Ее захмелевшие глаза ярко блестели из‑под ресниц. — А Онто делает гадость по отношению к Мюллеру.
— Какую же гадость сделал Онто?
Герда поднялась из‑за столика и устало потянулась. — Вы меня проводите домой, Френк?
— Провожу.
Она тяжело опиралась на его руку. Они вышли на набережную. В ярком кругу света стоял часовой, а рядом с ним, расталкивая на волнах друг друга, покачивались лодки. С востока дул влажный прохладный ветерок.
— Правда, Френк, я вас очень люблю. А вы меня нет.
— Не могу же я любить сразу нескольких женщин.
— А почему другие могут? — она захныкала, аж капризная девчонка.
— Потому, что они никого не любят. Какую гадость сделал Онто по отношению к Мюллеру?
— А, чепуха. Вы меня все равно не любите.
Френк видел, что она сильно захмелела.
— Ну, люблю, люблю, Герда.
— Поцелуйте меня.
Он коснулся губами ее щеки.
— Онто записал на магнитофон голос Мюллера.
— Голос Мюллера? — удивился Френк.
— Да. Он пел какие‑то свои песни, а Онто записал. Он мне так и сказал: “Хочешь послушать, как поют физики–теоретики?” Я сказала, что хочу. Он и включил пленку. Я спросила, что это за артист. А он сказал: “Дружок Френка Мюллер”. И стал смеяться над Мюллером, потому что у него такой плохой голос… Я рассердилась и убежала.
— Мюллер только пел или говорил что‑нибудь?
— Только пел. Очень плохо, Френк. Хуже, чем я, — ответила Герда заплетающимся языком. Она повисла на его руке и еле передвигала ноги. Он с трудом дотащил её до дверей квартиры.
На следующий день он поехал на остров Сардонео. Громко, чтобы те, кто записывал разговоры, не пропустили ни одного слова, он приказал Мюллеру:
— К черту пока реактор. Нужно вот это!
— Задача номер 330? Гм… О! — Мюллер замолк на полуслове.
В тетради Долори вместе с формулировкой задачи лежала записка, в которой огромными буквами было выведено:
“Не орите! Все, что вы говорите, поете, слушаете по радио, а также все наши разговоры с вами подслушиваются и записываются”.
— Вам ясно? — спросил он Мюллера официальным голосом.
— Да.
— Выполняйте. Это нужно срочно.
4
Френк обдумал схему хранилища для антижелеза. Оставались некоторые детали, которые требовали специального расчета.
В один из дней, когда в главном павильоне ремонтировали компрессорные установки и ускорители не работали, он снова отправился на Сардонео. Мюллер встретил его громкими веселыми приветствиями.
Они уселись рядом за письменный стол и вооружились карандашами.
— Итак, вопрос с хранением, кажется, можно решить, — сказал Френк глухим голосом.
— Правда? И именно поэтому у вас такая постная физиономия? Или вы просто хорошо играете роль скромного труженика науки!