ПРОЗРЕНИЕ
1
Хуан Родорес оторвал глаза от окуляров и устало посмотрел на Френка.
— Мы здорово постарели за эти годы, Френк. Помнишь, как это началось? Энтузиазм, энергия, лихорадка… Мы сами помогали бетонщикам строить вот этот подвал. Нам казалось, что мы строим золотые ворота в рай или, во всяком случае, триумфальную арку, ведущую к земле обетованной…
Френк уперся кулаком в подбородок и смотрел, как Хуан медленно зашагал по кафелю. У него были мягкие, вялые шаги, как у старого, измученного жизнью человека. В последнее время на него находили приступы меланхолии, и он начинал философствовать.
— Знаешь, я решил уйти с этой работы, — вдруг сказал Хуан.
— Уйти? Куда?
— Конечно, пока не кончится контракт, острова я оставить не могу. А сменить место работы я решил. Я не хочу в этом участвовать, Френк. Мне противно и иногда… страшно. Я часто вспоминаю летчика, который сошел с ума после того, как сбросил атомную бомбу на японцев.
Как бы стряхнув наваждение, Родорес объяснил по–деловому.
— Ты ведь знаешь, я не ядерщик, а радиофизик. Пока здесь нужно было создавать нужные тебе генераторы и волноводы, я был у дела. А сейчас все это позади. Делать мне здесь нечего.
У Френка сжалось сердце. Наверное, вот так, как Родорес, его постепенно покинут все его старые друзья, и он останется совсем один… Значит, он решил покинуть ядерную лабораторию! У Френка тоже часто появлялась такая мысль, но он вспоминал посмертную записку профессора Фейта и еще французскую пословицу: “Если не ты, то кто? Если не сейчас, то когда?”
Родорес как бы угадал его мысли.
— И я, и ты, Френк, и многие честные физики в молодости были идеалистами и считали для себя счастьем быть на острие науки. Мы тогда не понимали, что это действительно острие и что рано или поздно его форма проявится во всей своей отвратительной реальности. Мы сами того не заметили, как из исследователей превратились в наемных чернорабочих, бездумно изготавливающих нечто гнусное… Ты, наверное, давно не слушал радио и не знаешь, что делается в мире. Как часто упоминается в эфире наш остров и фамилия Фейта, и твоя, и моя. О нас говорят все, от рядовых ораторов на уличном митинге до юристов из международного суда. Понимаешь, что это значит?
Френк криво улыбнулся. Пассивное сопротивление? Увиливание от ответственности? Нет, это не в его натуре…
— Боишься суда?
— Нет, я боюсь гибели, боюсь нелепой смерти из‑за чьего‑то безумия. А если так будет продолжаться — смерть неминуема.
Родорес подошел к кварцевому баллону в углу лаборатории.
— Вот, Френк, ты загнал ее в эту ловушку. Но никто на свете не может поручиться, что она оттуда не вырвется.
2
“Нужно действовать! Решительно и немедленно…” Решение созрело окончательно и теперь казалось настолько безупречным и простым, что он даже удивился, что не пришел к нему раньше. Он стал задумчивым, молчаливым, рассеянным. Его товарищи знали, что у Френка так всегда перед очередной блистательной научной идеей.
Ослепительно ярким ранним утром он вскочил с постели, принял холодный душ, наскоро проглотил яичницу и выбежал на набережную. Он чувствовал себя, как хорошо тренированный спортсмен перед соревнованиями.
— Бьюсь об заклад, скоро на Овори и на Лас Пальмас снова заговорят о господине Долори, — улыбаясь, сказал ему продавец сигарет.
Раскуривая сигаретку, Френк кивнул головой.
— Думаю, на этот раз обо мне будут говорить далеко за пределами нашего архипелага!
Он направился к переправе на Сардонео. На этот раз в нем не было робости и смущения, он был убежден, что решил задачу, которая по плечу только Мюллеру. С сегодняшнего дня они на равной ноге!
Мюллера он застал дома.
— Привет, Петер! Какого черта вы торчите в своей конуре в такой день? Предлагаю вам поездку на лодке.
Мюллер поднял на него удивленные глаза и быстро нацарапал на клочке бумаги:
“С чего это?”
— Я терпеть не могу жары, — сказал он небрежно.
“Это очень важно. Захватите с собой тетрадь с задачей номер 330”.
“Бумаги выносить не разрешается”.
“Я суну их в карман”.
— Впрочем, — продолжал Мюллер, — как хотите. Если я вам не надоел, я могу вас сопровождать.
Они быстро прошли к лодочной станции.
— Дальше трех километров заплывать нельзя, — предупредил их на причале часовой.
— Убирайся к черту. Сегодня я здесь хозяин, понял?