— …Благодаря вам, морским офицерам, мы и достигли паритета с японцем!.. Война до победного конца! — доверительно сообщает мне толстяк. Оказавшийся Алексеем Андреевичем Баранко.
Вторая рюмка ложится вслед за первой. Постепенно начинает казаться, что все происходит, как положено. Улыбающийся собеседник напротив. Я, прошедший горнило морской битвы… Наверное, так и должно быть? Надо ведь что-то получить за свои заслуги? Кто-то оценил, видимо? Ресторан, стол, полный икры… Да и не такой уж ты и неприятный, штабс-капитан. Нормальный мужик вроде.
За окошком пролетают редкие деревья. Раз — и между ними мелькнула небольшая деревенька. Даже, кажется, стадо буренок на опушке? Красота! Обеденный вагон пуст, лишь в противоположном конце вытянулся солдат-официант.
А я уже рассказываю, подбоченившись, о пяти броненосцах, бросившихся в хвост эскадре адмирала Того строем фронта…
Трепетно внимая каждому слову, товарищ по оружию не забывает наполнить рюмки.
— Слыхал, слыхал… — довольно улыбается он. — Досталось басурманину! Но и мы, чаю, выйти в море быстро не сможем? — подцепляет вилкой огурец. — Корабли весьма повреждены, требуется ремонт в доках… — Лицо становится участливым. — Долго простоим в порту?
— Да как вам сказать… — жирным слоем размазываю я икру по блину. — Вчера беседовал с его превосходительством, Зиновием Петровичем, и по его словам… — Внезапно блин встает в горле пробкой. Ни фига себе! А я чуть было не сболтнул лишку сейчас, нет? О Сахалине ведь никто пока не знает?!. — Кашляя, я внутренне кляну себя последними словами.
Капитан участливо хлопает мне по спине:
— Бывает… Вот так, запейте водой! И?.. — внимательно слушает.
Слишком внимательно для обычного разговора, или мне только кажется?
— Требуется длительный ремонт в доках… Корабли, конечно, повреждены. — Хмель начинает уходить.
— Скажите, Вячеслав Викторович… — Подвигая ко мне рюмку, толстяк неожиданно меняет тон: — А что за таинственный офицер был подобран из воды на броненосец «Суворов» подле бухты Камранг? Будто бы в звании поручика? Рассказывают, что с его появлением на эскадре произошли некие перемены… И весьма существенные! Что и позволило в итоге одолеть японцев. Не слыхали о таком?
Внимательный взгляд абсолютно трезвого человека. Которого не скроешь за добродушной улыбкой. Не много ли ты спрашиваешь и знаешь, штабс-капитан Баранко? Для человека, чуть больше суток пробывшего во Владике? Пусть и штабиста? И вопрос: а кто это тебе рассказывает, интересно?
Признаться, что это был я? Дальнейшие вопросы неизбежны. А ответов нет и не будет. Соврать, что не знаю ни о чем таком, — получится, солгу, в чем тут же и распишусь. Кому, как не офицеру с «Суворова», знать о подобном? И вообще: чего тебе от меня надо?!
Хмель из головы вышибает окончательно.
— Всякое бывало в походе, — уклончиво отвечаю я, подымаясь из-за стола. — Прошу простить, но вынужден откланяться… Ночью почти не спал. Где моя каюта?.. То есть купе?
— Конечно, я все понимаю… — семенит за мной вроде бы старший по званию. — Следующий вагон, комната номер один. На двери номерок. Располагайтесь! Обед у нас в три!.. — вдогонку кричит он мне.
Купе пульмановского вагона создано для людей. Я осознаю сей факт, как только за мной закрывается дверь. Это вам не тесное, пусть и мягкое, СВ. И не обыкновенное купе поезда дальнего следования. С дешевой шоколадкой на столе (если повезет) и злющей бабкой-проводницей за дверью… О плацкартных «прелестях» молчу и даже не заикаюсь. Роскошь!..
Запихнув чемодан в шкаф, я тут же, прямо в обуви, бухаюсь на диван. Мягкая обивка немедленно проглатывает меня почти до половины, ничуть не подавившись. Закинув ноги крест-накрест на выпуклый подлокотник, закрываю глаза.
Передо мной немедленно возникает картинка рвущейся через японские траншеи десятки танков Т-90. Поигрывая боками в камуфляжной раскраске, те с легкостью преодолевают заграждения из колючки, сея ужас и панику в окопах противника. Не остановившись на достигнутом, машины бодро уходят вглубь обороны врага, круша гусеницами хилые, бесполезные против них орудия… Вот видно, как в башне переднего со звоном откидывается крышка люка. Высунувшаяся оттуда голова с седыми усами, до боли напоминающая чело Линевича, оглядываясь и дико шевеля глазищами, громогласно кричит мне: «Р-р-р-р-р-а-а-а-а-а-а!..»
Открыв глаза, с недовольством оглядываю окружающую обстановку. Старинного вида торшер на вычурном столике, свисающие с кресельной накидки кисти… Именно эти кисти и рушат напрочь заманчивую картинку, добивая меня окончательно.