Только в конце недели стал выздоравливать Убар-Шамаш. Он был очень слаб, но жара уже не было и голова не болела. Только кашель не переставал мучить беднягу, особенно по ночам.
В первый день, когда Убар-Шамаш поднялся, он вместе с Залилумом вышел в поле. Надо было вспахать его и засеять. Пока отец болел, Залилум очистил все поле от сорняков. Его дружок Ахуни помогал ему в этом. С утра до вечера мальчики работали как взрослые. Только вечером, после ужина, они начинали играть и бегать. Не раз случалось им подраться, но ссора никогда не была долгой. Они тут же мирились. Вот и теперь Ахуни, увидев Залилума за работой, пришел помочь другу. Пришел и его отец, чтоб вспахать поле вместе с ослабевшим от болезни соседом.
Как только Хаблум узнал, что Убар-Шамаш вышел на работу, он пришел к нему и потребовал еще зерна:
— Сто ка очень мало. Ведь это мои заклинания прогнали Асаккума. Если бы не я, он задавил бы тебя.
Но у бедных людей больше ничего не было. Они низко кланялись знахарю и говорили:
— Мы отдали тебе все, что имели, больше у нас ничего нет. Тем зерном, что оставалось в мешке, мы засеяли поле. Не гневайся на нас! Когда будет новый урожай, мы принесем тебе подарок.
И Убар-Шамаш и Синнури были очень рады, когда Хаблум ушел, не проклиная их и не вызывая злых духов. А в глубине души они не верили в колдовство знахаря. Если бы духи испугались заклинания, Убар-Шамаш сразу бы выздоровел, а он еще целую неделю пролежал больной. Вероятно, болезнь как пришла, так и ушла сама. Но только не совсем ушла. Несколько дней поработал Убар-Шамаш в поле и опять стал мучительно кашлять, и уже не только ночью, а все время. Потом опять началась лихорадка, и чем дальше, тем все хуже становилось ему.
Прошел месяц. Убар-Шамаш уже совсем не вставал. Он сделался похожим на скелет, глаза ввалились, на щеках горели красные пятна, кашель не прекращался.
Синнури больше не звала знахаря, ей нечем было платить ему. В доме давно не ели горячего. И однажды наступил такой день, когда совсем нечего было есть.
Что делать? Только Белидинам может помочь. Убар-Шамаш не дойдет до города. На этот раз Синнури отправилась к купцу просить у него мешок зерна.
ПРОДАЛИ СЫНА
— У меня в закромах осталось мало зерна. Все теперь просят хлеба, а за вами и так большой долг. Как будешь отдавать? Муж болен, кто в поле работает, кто соберет урожай?
— А сын Залилум! Он крепкий мальчик, ему уже одиннадцатый год. Мы с ним вместе уберем хлеб и вернем тебе долг! — упрашивала купца бедная женщина.
— Говоришь, сын у тебя крепкий мальчик и умеет работать? Мне как раз нужен такой мальчик в доме. Давай так порешим: я дам тебе одиннадцать сиклей серебра, ты заплатишь из них старый долг и купишь ячмень, кунжутное масло, сушеную рыбу, и еще деньги останутся. А за это ты отдай мне мальчишку.
— Как — отдай?
— Ну, продай!
— Продать сына за одиннадцать сиклей?! Как же это можно, господин? — Бедная женщина еле сдерживала рыдания.
— Как знаешь! Мои слуги не плохо живут. Всегда сыт будет, а работа не очень трудная. А когда Убар-Шамаш поправится, отработает одиннадцать сиклей, я верну вам сына.
— Как же так — продать родного сына в рабство?! —не переставала ахать Синнури.
— Ну вот что, мне тут с тобой некогда возиться. Иди домой, поговори с мужем, посоветуйтесь. Но помни: не отдашь сына, ничего тебе в долг не дам. Только смотри, — прибавил купец,— поскорее решай. Если долго будешь думать, я другого мальчишку куплю, тогда твой мне не понадобится.
Горько плакала Синнури, передавая мужу разговор с Белидинамом. Что делать? Неужели придется продать сына, отдать Залилума в чужой дом?
— Для бедняка лучше умереть, чем жить, — вздохнул Убар-Шамаш. — Если у него есть хлеб, у него нет соли; если у него есть соль, у него нет хлеба!
— А у нас с тобой ни хлеба, ни соли! — вздохнула Синнури. — В плохой день родился наш мальчик, если нам приходится его продавать.
Так ничего другого не придумали родители.
Всю ночь не спала Синнури, думая о несчастной судьбе своего старшего сына. Глубокой ночью встала она, зажгла светильник, подошла к циновке, где спали дети, села у изголовья и долго, долго всматривалась в лицо спокойно спавшего Залилума.
Он еще не знал о том, что его ждет. Мать тихонько смахнула комара с его лба, нежно провела рукой по его черным кудрям и смотрела, смотрела без конца на сына, точно хотела навеки запомнить его лицо. Так просидела Синнури до самого рассвета.
Синнури разбудила Залилума и велела ему собираться в город.
— Зачем? — удивился мальчик.
— Ты пойдешь в услужение к Белидинаму, — ответила мать. — Сам знаешь, дома совсем нечего есть. А там ты будешь сыт. Только смотри не озорничай и во всем слушайся хозяина.
Залилум хотел побежать к своему дружку Ахуни, поделиться этой новостью, но мать не позволила — она торопилась поскорее явиться к купцу.
Невеселое это было путешествие. Оба молчали всю дорогу, каждый думал о своем. У Синнури сердце разрывалось от горя, и она потихоньку утирала слезы. Залилум думал о том, какая жизнь ждет его в новом месте, среди чужих людей. Ему было немного страшно и вместе с тем интересно: он будет жить в городе в большом доме купца.
Наконец они добрались до города, пришли на базар в лавку Белидинама.
— А, надумала! — встретил их купец. — Ну, давай составим табличку о продаже мальчика.
Белидинам позвал писца. Тот достал приготовленную из влажной глины табличку и написал, что Синнури продала Белидинаму своего сына Залилума за одиннадцать сиклей серебра. Вызвали девять свидетелей, записали их имена на табличке, и Залилум стал собственностью купца. И только теперь понял мальчик, что он не просто отдан в услужение, а продан, что он принадлежит хозяину, он — раб. С громким плачем кинулся он на грудь матери.
— Забери меня, уйдем! Я не хочу тут жить!
— Ничего, потерпи, сынок, — утешала его мать. — Отец поправится, мы тогда выкупим тебя, ты опять вернешься домой, — говорила она и сама не верила своим словам.
Разве смогут бедные люди скопить столько денег? Сколько раз продавали бедняки своих детей, и никому не удавалось выкупить их у хозяев.
Так Залилум из свободного мальчика сделался рабом в доме купца Белидинама.
В НЕВОЛЕ
Дома, бывало, мать больно отшлепает его за какие-нибудь проказы — Залилум заревет во весь голос. Впрочем, чаще всего он кричал не от боли, а для того чтобы показать матери, что довольно его бить. А здесь он ни разу не плакал, когда его били. Он стискивал зубы и молчал, потому что не хотел показывать, как ему горько и обидно, когда его бьют чужие жестокие люди, бьют даже тогда, когда он не виноват. И только ночью, лежа на жесткой подстилке из соломы, Залилум давал волю своим слезам. Но плакал он тихо-тихо, накрыв голову стареньким, прохудившимся плащом, который служил ему и одеялом, и одеждой в холодные, ненастные дни.