— Алена, если моя рукопись действительно тебе помогает, то распечатай ее на принтере и читай на здоровье перед сном, но лучше сходи в храм, исповедуйся. Лично мне помогает.
— Я в Бога больше не верю, — сказала Алена улыбаясь. Она подкурила новую сигарету в надежде, что дым отгонит мошку.
Максим пожал плечами, как бы говоря этим: «Тогда ничем больше не могу помочь», и направился в сторону подъезда. Дома он снял часы и положил их на тумбочку, дав отдохнуть запястью.
«Зачем я вообще поехал? Дурак».
Тело пронзила острая боль. Максим сел, отдышался. Боль повторилась. Он пополз за обезболивающей таблеткой на четвереньках, держась рукой то за край кровати, то за тумбочку. Наконец ему удалось добраться до анальгина, и он запил его остатками воды в кружке. Потом медленно вернулся к столу, дотянулся до с
Максим не знал, сколько прошло времени. Может быть, прошел час, а может, уже настало утро. Где-то в сознании предохранитель, отвечающий за время, перегорел, и теперь оно приобрело аморфные черты. Любая форма, вплоть до вечности. Наконец, он смог оторваться от унитаза и на трясущихся ногах пополз под душ. Горячая вода немного привела его в чувство, но огромные жабьи волдыри на шее вызывали тошноту и страх.
Выбравшись из ванной, Максим кое-как добрался до аптечного шкафчика и высыпал в ладонь несколько таблеток шипучего аспирина. Держась за косяки, с трудом дошел до кухни, налил в стакан кипяченой воды, кинул таблетки, подождал, пока они растворятся, и залпом выпил.
«Что же делать дальше? Сколько времени-то? Так, где телефон?»
Максим снял с базы трубку, и в этот момент позвонили в дверь. Он по привычке рванулся к двери, но запутался в ногах и грохнулся на пол.
В голове успела пронестись мысль: «Только бы шов не порвался». В дверь неистово названивали.
— Открыто! — крикнул из последних сил Максим, вспомнив, что после ухода Алены не защелкивал замок.
Потемки коридора озарились ярким ламповым светом с площадки. Максим едва успел поднять голову и попытался понять, кто перед ним стоит, как сознание выключилось, словно кто-то опустил рубильник.
Максим провел ладонью по шее, пытаясь сосчитать волдыри. Запищал датчик. Пришел врач. Посмотрев на монитор, он крикнул в коридор:
— Тань, поставь парацетамол. Температура пошла вверх.
— Ее, нет, Леонид Игоревич, — откликнулась другая медсестра. — Она пошла за анализами.
— Тогда ты, Полин, поставь, а то парень изнутри поджарится, — сказал с иронией врач и скрылся.
Появилась Полина с пластмассовой бутылью в руках. Подойдя к кровати, она отключила физику, и подключила жаропонижающее средство.
— Здравствуйте, Полина, — сказал Максим. — Помните меня?
Та одним глазом оторвалась от подсчета количества падающих капель в трубку и посмотрела на пациента.
— Мы виделись, когда я лежал после операции. Помните?
Она еще раз внимательно посмотрела на него и ответила:
— Знаешь, сколько вас таких уже прошло перед глазами? Всех не упомнишь.
— А как я попал в «склиф»?
— Сосед вроде твой скорую помощь вызвал.
Медсестра вышла. Он еще раз потрогал волдыри, до которых смог дотянуться обессилевшей рукой. Потом закрыл глаза.
— Николай Иванович, полежите минуту спокойно, — не скрывая раздражения, проговорила медсестра с круглым, румяным лицом.
Максим открыл глаза и стал рассматривать какого-то старика, сыплющего лозунгами, как на демонстрации перед выборами. Пациент хвастался трехкомнатной квартирой, дачей в сосновом бору, детьми-учеными, внуками-спортсменами, правнуками-чиновниками, праправнуками, живущими заграницей.
Он заверял медсестру, что помог в жизни несчетному количеству людей, и даже с Есениным дрался в кабаке.
— Ночка будет веселой.
Так оно и вышло. Стоило медсестрам уйти в другой бокс, как внимание старожила тут же переключилось на соседа.
— Молодой человек, вы не знаете, сколько сейчас времени?
— Часы остановились.
— Утром я вырвусь из этой клетки и полечу к своей Сонечке. Вы знаете, молодой человек, какая замечательная у меня жена? Нет, Вы не можете знать. Первый раз я ее поцеловал в щеку, прогуливаясь неподалеку от Страстного монастыря.
Дедушка был подключен к автоматическим шприцам, методично отравляющим тело ядами лекарств и прибавляющим к цвету лица синевы.
— Молодой человек, а Вы знаете, что в славном семнадцатом году здесь, неподалеку от Сухаревской башни я подносил патроны старшим товарищам на баррикадах. Стекла летели мне под ноги вместе с побелкой, но страха не было.