— Сколько же ему лет? — подумал Максим.
— А потом добровольцем записался в первую конную армию Буденного Семена Михайловича. Сначала в медицинском обозе служил. Во время Польского похода перевели на передовую. Пять рейдов в тыл противника. Пять ранений. Пять наград. Последнюю медаль сам товарищ Ворошилов нацепил на гимнастерку.
Датчики замигали красным цветом. Пришла медсестра. Что-то нажала на мониторе, потом на автоматике со шприцами.
— Тань, позови Бориса Николаевича.
Старик откашлялся и замолчал. На несколько минут в боксе воцарилась относительная тишина.
Пришел врач-реаниматолог, посмотрел на мониторы и что-то тихо на ухо сказал медсестре. Та не поняла. Тогда врач аккуратно постучал пальцем по монитору.
— Очень плохо дышит, — уходя, добавил он для надежности.
Медсестра подключила две капельницы и сделала укол в пористую вену старика.
— Николай Иванович, не снимайте кислородную маску, а то придется за вас аппарату дышать. Хотите, чтобы мы трубку в легкие вставили?
Медсестра вышла.
— Я брата младшего убил, — вдруг заявил старик чужим голосом, спустя некоторое время. — Вы слышите?
— Слышу…
— Прямо вот этой рукой и зарубил белогвардейца Антона.
Он с трудом поднял высохшую руку и показал, как зарубил брата.
— Враг он был. Царю служить хотел.
Теперь датчики сработали уже над головой Максима.
— А ведь я тоже хотел ему служить, да видимо, крив лицом вышел, — спустя еще какое-то время проговорил вяло старик.
Показатели на мониторе заплясали в хаотичном танце.
— Дышать… — захрипел он. — Нечем дыша…
Прибежала медсестра. Следом зашел Борис Николаевич с бутербродом в руках.
— Перевозите в соседний бокс, — приказал реаниматолог. — Там он будет под наблюдением.
— Мы думали, что взмахом шашки можно время остановить, а это оно нас всех остановило, — еле слышно просипел старик. — Один я никак не успокоюсь.
Старика отключили от датчиков, сняли кровать с тормоза и покатили.
— Гастролер Вы наш, — иронично произнес врач-реаниматолог.
На пороге каталка задержалась, задев шкаф с лекарствами.
— Таня, аккуратней, не мешок цемента везешь.
Максим остался один, и этот разговор о красноармейцах, Буденном, Ворошилове, белогвардейце Антоне, баррикадах, давно разобранной Сухаревской башне еще какое-то время продолжался в его мозге.
Призраки прошлого, конечно, ничего не могли сделать телу, но с наскока наотмашь как умели при жизни, завладели сознанием.
Утром, когда лампы искусственного желтого света выключили и в окна пробились первые солнечные лучи, в проходе остановилась каталка с Николаем Ивановичем. Медсестра поправила прическу, подкрасила губы помадой перед выходом на улицу, потом подтянула кверху простыню и покатила дальше.
Послышался голос Бориса Николаевича:
— Не можем дозвониться до жены. Да, скончался. Хорошо, позвоните тогда ей сами. Что? Нет, неделю назад жена настаивала на кремации.
Часть 2. Елена
Царство Гиппократа.
— Елена Николаевна, а что там с Еременко? — спросил профессор, глядя как ворона за окном клюет подгнившее яблоко.
— Поступил под утро субботы. Состояние ухудшилось в ночь на понедельник. Сейчас без сознания. Перевели на искусственную вентиляцию легких. Похоже на случай с Микулиным.
— Температура? — спросил Агаров, делая пометку в блокноте.
— Андрей, ты ходил в реанимацию? — спросила Елена Николаевна коллегу. — Какая у Еременко была температура?
— Тридцать восемь и восемь, Елена Николаевна, — ответил кардиохирург.
— В общем, ждем результаты посева, — резюмировал доктор медицинских наук. — Мы с профессором Таладзе личную ответственность взяли на себя.
— Понимаю, — озадаченно проговорила Елена. — Но инфекция инфекции рознь. У Микулина тоже течение болезни начиналось с поноса, а потом двухсторонняя пневмония подключилась.
— Скоро подавать заявку на будущий год, а у нас из десяти пациентов двое скончались на столе, трое умерли спустя полгода. Результаты не блестящие. Видит Бог, разжалуют до районной больницы. Упустим Еременко, пойдете вместе со мной колбы мыть — я не шучу.
— Не упустим, — добавила с улыбкой интерн Виктория и украдкой положила в чашку четыре кусочка сахара.