Первый уровень заключается в исполнении заповедей, в покаянии, в борьбе с похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской (1 Ин. 2: 16). Ибо «страсти, — как говорит святой Исаак Сирин, — служат преградою сокровенным добродетелям души» (Слова подвижнические. Слово 72). Правильное прохождение этого пути приводит христианина к познанию поврежденности человеческой природы, своей греховности и неспособности искоренить страсти без помощи Божией. Преподобный Петр Дамаскин при этом указывает, что первым признаком начинающегося здравия души является видение грехов своих бесчисленных, как песок морской. Как писал преподобный Симеон Новый Богослов: «строгое же соблюдение заповедей научает людей сознавать собственную немощь»; На этом пути верующим приобретается главное в духовной жизни — смирение.
Второй уровень — духовное совершенство — невозможен без прохождения первого. Ибо каждая добродетель есть матерь следующей добродетели. Поэтому если оставишь матерь, рождающую добродетели, и пойдешь искать дочерей прежде, нежели отыщешь матерь их, то оные добродетели оказываются для души ехиднами.
Примечание: 1) Преподобный Антоний, величайший подвижник, основатель пустынножительства и отец монашества, получивший от Святой Церкви наименование Великий, родился в Египте, в селении Кома, близ Фиваидской пустыни, в 251 году. Святому Антонию было около двадцати лет, когда он лишился родителей, и на его попечении осталась малолетняя сестра. Услышав в церкви Евангельские слова Христа, обращенные к богатому юноше, Антоний воспринял их как сказанные лично ему. Он продал имение, оставшееся ему после смерти родителей, роздал деньги нищим, оставил сестру на попечении благочестивых христианок, покинул родительский дом и, поселившись недалеко от своего селения в бедной хижине, начал подвижническую жизнь.
2) В романе «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского, юный Алеша Карамазов слышит те же самые слова Христа в храме при чтении Евангелия и решает посвятить себя служению Богу».
Максим посмотрел на часы.
«Пора выдвигаться к метро», — подумал он и кинул последний кусочек хлеба двум воронам, сидящим под еловой веткой на мраморе. Вороны стали драться друг с другом.
Даже одна станция — это очень много, если твоя вселенная сузилась до комнаты, туалета и кухни. Свободного места не нашлось, а кричать на весь вагон, что в двадцать пять лет ты инвалид, как-то не хотелось. Ему и так все время казалось, что люди его осуждают. Как та женщина с рынка. Хотя он не понимал, за что.
Наконец, открылись двери, и Максим поспешил из вагона к лестнице, и ему казалось, что осуждение людей следовало за ним, держась на небольшом расстоянии — то удаляясь немного, то сокращая разрыв, будто между ними была прицеплена невидимая пружина. Он открыл стеклянную дверь и увидел привычную гряду многоэтажных унылых коробок и множество припаркованных четырехколесных игрушек у торгового центра. Медицинская маска полетела с лица в мусорный бак.
— Мам, а ведь этот рай не настоящий! — услышал Максим детский голос.
— Что, Федор?
— Я говорю, там внутри этой игрушки обычный человек. Нас обманывают, мама!
— Федор, пошли уже. Хватит приставать к дяде.
— Кругом обман, мама! — крикнул маленький мальчик.
— Несносный ребенок! Зачем я только тебя родила?
Максим проводил взглядом Федора и его нервную маму, а потом присмотрелся к промоутеру, одетому в костюм желтого солнца, который неустанно повторял одну и ту же фразу:
— Столичная фирма «Рай»! В рай за полцены! Только этим летом! Можно в кредит! Вы достойны этого! Приходите скорее!
У входа в кафе сидел черный пес в ошейнике с неизлечимой тоской в глазах и высунутым языком. Его ребра выступали сквозь тонкую шерсть и кожу. Дыхание было частым.
— Ну-ка дай пройти.
Пес недобро зарычал, с неохотой отошел на несколько метров и сел под куст шиповника.
В кафе пахло кофе, выпечкой, крепким потом и дешевыми духами. Весь этот смрад циркулировал между несколькими вентиляторами. Под потолком висели гирлянды липкой ленты с мертвыми насекомыми.