На улице вырвало. Живот пронзила тупая боль.
— Ну, ты точно дурак, Максим! — не скрывая злости, заявила появившаяся Алена.
Девушка демонстративно лопнула пузырь и пошла к машине. Открыла дверь, села, завела двигатель, включила фары. Закурила сигарету.
— Долго будешь стоять как соляной столб, писатель Еременко? Садись. Отвезу домой.
Писатель Еременко с неохотой сел в машину.
— Чтобы я еще раз когда-нибудь с тобой связалась! Ты даже не представляешь, кому проявил неуважение. У них каждая минута времени стоит как твоя пенсия. Теперь хоть увольняйся. Начальник завтра живьем съест.
Выехав на Садовое кольцо, редактор нажала педаль газа до пола, собирая урожай штрафов с камер, но, когда машина вновь уткнулась в пробку, стала с кем-то шептаться по телефону. От мелькания заманивающих неоновых вывесок Максим провалился в сон.
Сон Максима
Я вложил закладку на третьем томе, третьей части, двадцать шестой главы «Войны и мира», и посмотрел на подошедший трамвай.
На лавку сели два человека средних лет. У одного было чуть-чуть высокомерное, несколько удлиненное, спокойное, чисто выбритое лицо; светлые волосы курчавым полукругом окаймляли высокий лоб. Другой собеседник с длинными черными волосами постоянно большим пальцем как бы приглаживал усища, выстриженные на манер Ницше.
— Что вы думаете о бессмертии, о возможности бессмертия? — спросил тот, что был без усов.
Спросил настойчиво. Глаза его смотрели упрямо.
— Отвечу словами одного умного человека, мнение которого разделяю, — ответил усатый человек. — Так как количество материи во вселенной ограничено, то следует допустить, что комбинации ее повторятся в бесконечности времени бесконечное количество раз. С этой точки зрения, возможно, что через несколько миллионов лет, в хмурый вечер мы снова будем говорить о бессмертии, сидя на этой остановке.
Подъехал трамвай. У одного из окон сидела молодая мама с грудным ребенком. Ребенок не улыбался и как-то с грустью смотрел на нас троих. Трамвай уехал.
— Это вы серьезно? — спросил безусый.
Его настойчивость и удивляла, и несколько раздражала, хотя чувствовалось, что он спрашивает не из простого любопытства, а как будто из желания погасить, подавить некую тревожную, тяжелую мысль.
— У меня нет причин считать этот взгляд менее серьезным, чем все иные взгляды на этот вопрос, — заявил усатый.
— Мрачная фантазия, — сказал оппонент и усмехнулся. — Все это — скучно. Дело в том, что мы стали слишком умны для того, чтобы верить в Бога, и недостаточно сильны, чтоб верить только в себя. Как опора жизни и веры, существуют только Бог и Я. Человечество? Но разве можно верить в разумность человечества после всех этих жестоких войн и революций? Нет, эта ваша фантазия… Жутко! Но я думаю, что Вы несерьезно говорили.
Безусый робко вздохнул. О чем — неясно даже ему самому. Он всегда так вздыхал, когда боялся услышать ответ, на давно мучавший его вопрос.
Подъехал следующий трамвай.
— Остановить бы движение, пусть прекратится время, — тихо сказал тот, что был без усов.
— Оно прекратится, если придать всем видам движения одну и ту же скорость, — с чувством знатока сказал усатый человек.
Оппонент взглянул на собеседника искоса, подняв брови, и быстро, неясно заговорил какими-то бредовыми словами.
Потом неожиданно встал, протянул руку и ушел к трамваю, нерешительно качаясь на ногах. Тот, что был с усами, поспешил догнать собеседника, видимо желая, продолжить начатый разговор.
На лавку села контролер.
— Скажите, а когда придет «Аннушка»?
— Э, так сняли ее, отец, с маршрута лет пять как, — пояснила женщина, и пошла к ларьку с газетами.
Напротив остановки затормозила грузовая машина, перевозившая зеркала. Я увидел в отражении старика с длинной белой бородою, с изрытым глубокими морщинами лбом, в мужицкой рубахе, подвязанной поясом.
Тут прозвучал сигнал напиравшего сзади трамвая.
— Просыпайся, — проговорила Алена, не скрывая раздражения.
— Где мы?
— У твоего дома, где же еще.
Максим кое-как вылез из машины и, не сказав ни слова, направился к подъезду.
— Что, и на чашку кофе не пригласишь?
— Нет, — не оборачиваясь, ответил он.
— Подумай на счет издания романа еще раз, — крикнула девушка. — Другого шанса начать новую жизнь у тебя не будет. Заешь себя от тоски.
Максим остановился.