- Я приду.
Каминский кивнул - слегка удивлённо, как мне показалось. Добавил: "Жду". Удалился неторопливо.
- У тебя проблемы? - обеспокоился Роман.
- Нет. Просто поговорить с ним хочу.
- Точно?
Я сказал так убедительно, как только смог:
- У меня всё в порядке, правда. Я схожу - чтобы мать зря не волновалась.
- А-а, - кивнул брат. - Понятно. Слушай, этот Каминский ведь к матери клинья подбивает, ты заметил?
- Заметил. А что? Вроде хороший мужик.
- Угу. Данил, приходи ко мне завтра про леталки рассказывать.
Я пообещал:
- Приду.
Я проводил брата из парка; перед жилым корпусом Роман остановил кресло.
- Всё. Дальше не ходи.
И неожиданно спросил:
- Во сне кем себя чаще видишь - человеком или леталкой?
- Человеком.
- Как только станешь видеть леталкой, сразу бросай это дело. Не опоздай, шустрёнок.
Как меня бесило в детстве, когда брат называл меня "шустрёнком"!
Я ответил серьёзно:
- Не опоздаю.
Кабинет Каминского я нашёл без проблем: его дверь была самой шикарной дверью на этаже. А на двери красовалась скромная золотая табличка, свидетельствовавшая, что кабинет принадлежит доктору медицинских наук, члену того-то и сего-то, профессору Каминскому А.Е.
Вот тебе и доктор.
- Заходи, заходи, - позвал Каминский из глубины кабинета, едва я приоткрыл дверь. - Присаживайся. Данил, я как-то спонтанно перешёл на "ты" - это ничего? Романа я давно знаю, а тебя...
- Да я сам хотел предложить. Но не успел.
Каминский улыбнулся.
- В отместку можешь меня звать Аркадий.
Я поразмыслил.
- Не смогу пока, пожалуй. А по отчеству?
- Евгеньевич. Но это не обязательно, честно.
Улыбался он открыто и заразительно.
- Аркадий Евгеньевич. Расскажите мне о Романе. Какой... чего можно ожидать?
Каминский сразу посерьёзнел.
- Ну, полность ПСНА ещё не вылечивалась ни разу, - сказал он жёстко. - Ты это должен знать. Уменьшить последствия - вот всё, на что мы способны. В случае Романа - прогноз положительный, насколько это возможно. На фоне постоянного поддерживающего лечения его психика стабильна - ты сам это видел. Моторика восстанавливается понемногу. Надеюсь, что сможет сам ходить через полгодика. А дальше... - доктор помолчал. - Наука не стоит на месте, Данил. Будем надеяться.
Наука, да. Об этом-то я и хотел поговорить.
- Давай-ка побеседуем о тебе, - опередил меня Каминский. - Там, у вас... Тебя тестировали?
- Регулярно.
- Разговор между нами. Что называется, не для протокола.
А этот профессор, оказывается, кое-что понимает в жизни!
- Нам попался добросовестный врач.
- Летал в боевой обстановке, да? Повреждения получал?
- Бывало. Аркадий Евгеньевич, я...
- Симбионта носишь? - неожиданно сбил меня с мысли Каминский.
Я растерянно замолчал.
- Данил, - мягко сказал доктор. - Я с вами, нейродрайверами, работаю уже очень много лет. И - повторюсь - этот разговор сугубо между нами. Так вот, мне надо знать: ты сейчас симбионта носишь?
Я ответил:
- Да.
Каминский кивнул, будто и не ждал другого ответа.
- Ну что ж, пошли. Думаю, у нас аппаратурка посовременней будет.
- Подождите, доктор. Подождите. Я... Мне нужно обсудить с вами ещё кое-что.
Каминский, уже успевший преодолеть половину расстояния от стола до двери, остановился. Вернулся за стол. Усаживался долго, основательно, чуть подвигая стул то туда, то сюда, словно устраивался на какой-то ненадёжной поверхности. Я вдруг подумал, что профессор нервничает, и удивился - он-то с чего?
- Ну-с, - произнёс он наконец, - поскольку о Романе и о тебе мы уже поговорили, я делаю вывод, что ты хочешь говорить о маме.
- О маме?
Я удивился и испугался, пожалуй, хотя вида постарался не показать.
- Что о маме?
- Законное желание, - вздохнул Каминский. - Я, признаться, ожидал, что ты поднимешь этот вопрос. Видишь ли, Данил. Мы оба с твоей мамой уже не так молоды, чтобы делать опрометчивые шаги. Но... постарайся понять. Главным образом, я пытаюсь донести до тебя, что всё это очень серьёзно. Мне... в моем возрасте непросто об этом говорить. Так уж случилось, что моё отношение... нет, моё чувство к ней... И, я очень надеюсь, что и её ко мне... Это...