— Я говорил с отцом.
Амелия резко раскрывает глаза и хмурится, а я свои отвожу. Не могу смотреть на нее, мне ведь сложно даются откровения, но с ней я хотя бы хочу попытаться быть откровенным. Насколько могу по крайней мере.
— Я думала…
— Я знаю, но…вот как-то так. Каждый раз, когда я слышу его голос…меня одолевает такая…ярость. Ненависть. Я от нее порой, кажется, даже задыхаюсь.
— Зачем ты тогда снимаешь трубку?
— У меня нет выбора. Прости.
— За что ты извиняешься?
Это очередной момент, когда я могу сказать, за что я извиняюсь на самом деле, но при этом не могу. Нет, я просто не могу физически, как будто слова застряли где-то в трахеи, и вместо них я снова смотрю на нее и улыбаюсь.
— Я думал, что ты расскажешь мне историю про любовь.
Амелия пару мгновений молчит, но отступает. Она всегда отступает, не хочет на меня давить, и я за это ей благодарен. Вместо каких-то дерьмовых вопросов, на которые я не могу ответить, и объяснений, которых дать тоже не смогу, она приближается и шепчет в губы.
— Вряд ли я могу рассказать тебе историю про любовь, которую ты еще не слышал.
26; Макс
Она даже сейчас стоит перед глазами в пожаре уходящего солнца, как будто наяву. Но ее здесь нет. Я смаргиваю видение, оставаясь внутри холодной, серой комнаты один, и меня снова рвет на части.
«Ты все испортил…» — эхом отражается ее голос внутри черепа, и да. Так и есть. Я все испортил, малыш.
Прости меня.
9. Way Down We Go
Мерное постукивание приборов о тарелки наполнило столовую до краев. Я бы не сказал, что когда-нибудь ее наполняли разговоры наперебой или смех, но такой гробовой тишины даже мне сложно припомнить. Разве что в день маминых похорон так было, и то…столовая была другой, дом был другим и вообще, кажется, жизнь тоже была другой. Но это лирика. Сейчас вместо трагедии, воздух спирает напряжение. Думаю, что если достать зажигалку и чиркнуть ей, все взлетит к чертям, сгорит синим пламенем. Я вдруг так сильно этого хочу, что проверяю свою теорию — достаю зажигалку и чиркаю ей, только ничего не происходит. На меня лишь обращают внимание, пока я раскуриваю сигарету, так жестоко вырывая каждого из своих собственных мыслей.
Отцу обычно это не нравится. Наверно, я хочу спровоцировать его на каком-то подсознательном уровне, потому что наверно все таки еще не удалось мне до конца вырасти, а не работает. Он лишь туманно смотрит на меня, но словно сквозь, потом меланхолично переводит взгляд обратно к окну, сжав руки и уткнув в них нос. Снова напуган — это никуда не ушло, но скорее больше в нем сейчас нетерпения. Он устал ждать, и я, признаться, тоже.
— С чего ты вообще взял, что они придут?! — не выдерживаю и спрашиваю, в ту же секунду с паузы нажимая на быструю перемотку.
Как в крутом кино, честное слово. Вдруг свет везде гаснет, будто кто-то сидел и ждал, чтобы эффектно появиться, и отец отгибается на спинку стула с легкой усмешкой.
— Они здесь.
Это прозвучало, словно выдох освобождения, как бы помпезно не звучало, а за этим облегчением, ночь разрезали первые крики. Отчаянные, где-то вдали огромной территории дома, и на которые каждый из нас резко обернулся. Настя даже привстала.
— Петя, что же это… может быть нам позвонить в полицию?!
Он бросает на нее взгляд, явно хочет что-то ответить, но не успевает. Раздается голос доселе никому из нас незнакомый. Точнее почти никому…
— Мы глушим сигнал. Извините, но вы не сможете.
Снова резкий поворот головы на входную арку, в которой стоит внушительная фигура. Он высокий, примерно как Миша, но уже в плечах, хотя даже в темноте видно, что не уступит ему в силе. Скорее даже наоборот. Незнакомец не разменивается на приветствия, и лишь по тому, как реагирует Марина, мы всё понимаем. Она подается вперед, хватаясь за столешницу, еле дышит, смотрит на него во все глаза. По всем признакам это Арнольд, который делает шаг в комнату, которую освещает слабый свет от свечей.
Четкие линии скул, на которых проглядывается небольшая щетина, светлые волосы, уложенные назад, острый взгляд, которым он осматривает каждого из нас, задерживаясь на Марине. Кажется я вижу, как в нем что-то проскакивает, но тут же тушится, и он лишь кивает с легкой улыбкой Лилиане, словно и нет здесь никого больше.
— Во избежании принятия глупых, непродуманных решений, продемонстрирую вам кое что, если вы не против.
Арнольд достает из кармана что-то маленькое и подкидывает в воздух, следом молниеносно доставая и пистолет. От выстрела закладывает уши, а может это от того, как вскрикивает Адель? Я точно не уверен, зато уверен в том, что вижу, как маленькая монетка падает на стол с дыркой от пули ровно посередине.
Твою. Мать. Кажется, Лили не утрировала.
— Это так необходимо, Арнольд? — тихо спрашивает отец, на что тот усмехается и быстро обходит стол, направляясь к окну.
— Если кто-то из твоих детей дернется, они займут место этой монеты. Так быстрее объяснить, что шанса сбежать нет.
Он наши скидывает вещи с подоконника и открывает настежь окно, доставая из-за спины огромную винтовку, которую четко, резво и слажено ставит на что-то вроде штатива. Я в оружии вообще мало что понимаю, если честно, и никогда к этому не стремился особо, но то, как он с ним обращается, вызывает во мне отчетливое понимание — Арнольд знает, что делает и знает лучше любого другого человека на этой территории. Даже включая отца.
— И я займу место этой монеты? — вдруг спрашивает Марина, чем заставляет его на секунду замереть.
Наконец он бросает на нее взгляд, а словно этого не хочет вовсе, как будто их встреча доставляет ему физический дискомфорт.
— Да. Здравствуй, Марина.
Это все. Арнольд поворачивает голову и придвигается ближе к снайперскому прицелу, через миг делая первый выстрел. За ним сразу следует второй, третий, четвертый. Мы сидим молча, отец дает нам знак не шевелиться, да и не знаю, собирается ли кто-то в действительности дергаться. Я лично нет. Я хочу застать каждую секунду. Мне это нужно.
— Ты меня бросил, — тихо говорит Марина, после целой очереди из еще пяти выстрелов, на что он холодно кивает головой.
— Да.
Еще выстрел. Она вздрагивает, но тут же сбрасывает морок, гневно придвигаясь к столу.
— Да?! И это все?!
— Так было лучше.
— Кто ты такой, чтобы решать, что лучше?!
— Ну…я один из главных героев нашего романа. Не только ты. Извини.
Выстрел.
Она вскакивает, чем заставляет наконец резко обернуться Арнольда, даже прищуриться. Краем глаза я вижу, как он держится за кобуру, а она усмехается.
— И? Ты в меня выстрелишь?
— Сядь на место.
— Давай. Стреляй. Ну же!
— Сядь на место, твою мать! — рычит, делая шаг вперёд, — Не заставляй меня идти на крайности.
— А может я хочу этого?
— Хочешь чтобы я прострелил ногу одному из твоих братьев?!
Марина замирает, и теперь Арнольд усмехается, тихо цыкает, снова отворачиваясь к окну.
— Сядь на место и не провоцируй. Я не шучу.
Она понимает это и опускается обратно. Арнольд тоже явно хорошо ее знает, так как отлично чувствует на какие кнопки надо надавить, и мне так ее жаль в этот миг. Марина из успешной, деловой женщины со стальными яйцами в миг превратилась в маленькую, беззащитную девочку. Как по щелчку пальцев.
13