Какая же чушь! Ямато улыбнулся, кашлянул. Сквозь сжатые зубы выплеснулись бордовые струйки. Он улыбнулся ещё сильнее и едва не засмеялся. Какая же редкостная чушь! Если уж и существует какой-то создатель, то какое ему дело вообще до нас? Почему будущее человечества или его отдельных единиц вообще должно его беспокоить? Вмешательство… Чушь собачья! Уж если создатель и существует, то у него есть дела поважнее, чем подросток, ввязавшийся в дела банды. Кто, если не он, озирает всё в горизонте миллиардов лет? Его поле для игры — вселенная. Бесконечность пространства и времени. Уж если он и существует, то ему приходится не сладко. Вселенная умирает, становится холоднее, звёзды гаснут. Уж если он чем-то и управляет, то, пожалуй, в его обязанности входит поддержание это величайшего пожара под названием Вселенная. Ему бы разобраться с постоянным расширением, остановить необратимые процессы и поломать пару-тройку законов, обрекших Вселенную на неминуемый гибель. Как бы сильно его не интересовала судьба людей, их вмешательство на горизонте в бесконечность — ничто. Пыль. Да и с чего бы ему заботиться именно о людях? Мало других существ? Куры, гусеницы, котики в конце концов. Может статься, что он и вовсе ботаник или геолог. Может, всё бескровное его привлекает куда больше, чем людишки, связавшие себя социальными правами? Нет тут никакого вмешательства. Это просто ошибка. Глюк, глитч, сбой… Ямато, подобно радиопомехе, прорвался на соседнюю частоту, на микросекунду изменил волну и быстро угас, оставив в эфире незаметное эхо. Эхо, о котором совсем скоро забудут, и которое совершенно ничего не изменит в передаче, длящейся миллиарды лет.
Эпилог
Холод расползался изнутри. Он был намного холоднее, чем тот, что пронизывает снаружи. Внутренний холод умертвляет, от него нету спасения. Он медленно и бескомпромиссно расползается по телу, останавливая бесперебойную подачу крови в самые отдаленные участки тела. Онемели конечности. Сейчас бы чашку горячего чая…
У дома затормозила машина. Без писка резины и звука сирены. Не слишком-то они и спешат, подумал Ямато. Впрочем, было бы лучше, если бы они задержались ещё минут на пятнадцать. Тогда ему не пришлось бы терпеть все эти бесполезные манипуляции с носилками, капельницами, перевязками и уколами. И ведь ещё с вопросами полезут. Стандартный набор фельдшера скорой: «Можете говорить? Как вас зовут? Не шевелитесь. Всё будет хорошо. Десять кубиков того, двадцать того. Положите ему что-нибудь под ноги или голову, а лучше и туда, и туда. Взяли! Переложили! Можете рассказать, что с вами случилось? Звони в приемный, чтобы готовили операционную, тут всё очень… Не закрывай глаза! Так, как, говоришь, тебя зовут?». Придется корчиться, извиваться спазмами, возможно, плеваться и пускать пену, чтобы они вкололи ему чего-нибудь для полетать. Ни одна медицинская дрянь не заменит «глубинной печати», но хотя бы избавить его этого ужасного холода. Хочется умереть в тепле…
Шаги послышались у двери, после чего дверь открылась, на пороге показался…
— Мать твою, Ямато, — русский крутил на пальце брелок от машины. — Хреново выглядишь!
Ямато пожал плечами, извиняясь за свой вид. Края пиджака насквозь пропитались кровью и прилипли к бокам. Из нагрудного кармана торчал платок. Крохотный кончик его оставался белым, хотя это было вопросом времени.
Русский отстранился от остатков плавающей в воздухе паутины, прошел в гостиную и посмотрел на Сяолуна. Скривившись, он глянул на торчащие ноги Хепина и сел на стул.
— Ну?
Ямато пожал плечами — единственное, на что остались силы.