Автомобильный рынок Латинской Америки был ограниченным. В 1950-х гг. в Аргентине ежегодно продавалось около 50000 новых автомобилей. Согласно Автомобильному декрету (1959 г.) доля деталей и компонентов местного производства в каждом продававшемся в стране автомобиле должна была составлять не менее 90%. Вплоть до 1965 г. выпуск автомобилей в Аргентине рос на 24% в год. К этому времени объем производства достиг 195 ооо единиц, а доля отрасли в национальной экономике — 10%. Казалось, что политика ИЗИ позволила добиться огромного успеха, по крайней мере с точки зрения увеличения объема выпуска. Но автомобильная промышленность Аргентины была слишком мала для того, чтобы воспользоваться экономией от масштаба. Мало того что общенациональный рынок был небольшим, положение усугублялось еще и тем, что его пытались разделить между собой 13 фирм, самая крупная из которых выпускала 57000 автомобилей в год. В результате издержки производства автомобиля в Аргентине в 2,5 раза превышали аналогичный показатель США.
Сложившаяся промышленная структура не позволяла Аргентине вступать в международную конкуренцию. К тому же она «тянула вниз» эффективность экономики в целом. Со временем эта история повторилась в металлургии, нефтепромышленности и других отраслях. Политика ИЗИ сыграла важную роль в замедлении темпов роста ВВП в расчете на одного рабочего, что не могло не отразиться на динамике уровня жизни.
Это был разительный контраст с XIX столетием. В те времена проблемы масштабов производства не существовало. На рубеже 1850-х гг. на типичной хлопкопрядильной фабрике насчитывалось всего около 2000 веретен, а объем выпуска пряжи не превышал 50 т США ежегодно потребляли около юоооо т пряжи. Следовательно, страна вмещала приблизительно 2000 хлопкопрядильных фабрик МЭР. То же имело место и в других современных отраслях: годовой объем выпуска доменной печи составлял 5000 т, а совокупное потребление в США —около 800000 т, что превышало МЭР в 160 раз; на рельсопрокатном предприятии ежегодно выпускалось 15000 т рельсов, в то время как в США ежегодно требовалось 400000 т этой продукции (всего в 27 раз больше!). В XIX в. высокие внешние тарифы в США и европейских странах вели к повышению цен, которые назначались для потребителей продукции, но их экономикам не приходилось нести бремя неэффективных промышленных структур. Это была фундаментальная причина работоспособности стандартной модели в Северной Америке и ее «поломки» в Южной Америке.
КОНЕЦ СТАНДАРТНОЙ МОДЕЛИ
Применение стандартной модели в царской России, Японии и Латинской Америке позволило добиться умеренного экономического роста. Но его темпы были недостаточно высокими для того, чтобы преодолеть разрыв с Западом. В развитых странах темпы роста ВВП составляли около 2% в год. Чтобы просто сохранять имевшийся разрыв, бедные страны должны были расти значительно более высокими темпами. Если же они стремились догнать Запад в сравнительно короткие сроки, необходимо было обеспечить гораздо более высокую скорость экономического роста. В рамках стандартной модели царская Россия, Япония и Латинская Америка не могли решить эту задачу. Низкие темпы экономического роста означали, что численность населения росла значительно быстрее, чем увеличивался спрос на труд. В результате царскую Россию, Японию и Латинскую Америку объединяли высокий уровень неравенства и политическая нестабильность. В Японии в предшествовавший Второй мировой войне период самым разным группам населения —сельскохозяйственным рабочим и занятым в мелкой промышленности, а также женщинам в целом —так и не удалось внести свой вклад в экономический рост и воспользоваться его плодами. Со временем, по мере того как в богатых странах возрастали масштабы эффективного производства и капиталовооруженность, эти проблемы еще более усугублялись. Прожив славную жизнь, стандартная модель была обречена на естественную смерть и без разразившегося в начале 1980-х гг. финансового кризиса. Что могло прийти ей на смену?