Василий Мидянин
Глобальное Телевидение
Александру Бачило — человеку, который дружит с телевидением
Угловатый, хрипло ревущий «Лендровер», по самую крышу вымазанный красновато-коричневой глиной, безнадежно буксовал в глубокой яме, наполненной мутной дождевой водой. Через забрызганное грязью ветровое стекло можно было разглядеть смуглое ковбойское лицо водителя с остро очерченными скулами. Судя по гримасам, которыми ковбой обозначал чрезвычайное напряжение всех душевных и физических сил, вытащить машину из топи было не так-то просто. Вокруг ямы бушевала тропическая растительность, чуть левее сквозь густую зелень листвы виднелась оранжевая проселочная дорога, размытая бесконечными ливнями. Машина взревела, задние колеса бешено завертелись в жидкой трясине, расшвыривая во все стороны ошметки слякоти, и на этот раз, заваливаясь набок и отчаянно пробуксовывая, «Лендровер» понемногу выполз из западни. Водитель заглушил мотор, вылез из машины, устало прислонился к дверце в грязных разводах и достал из нагрудного кармана пачку сигарет. По экрану скользнуло изображение безучастного верблюда. Ковбой сунул сигарету в рот и щелкнул зажигалкой. Отъехав назад и увеличив угол обзора, камера показала вставшую над джунглями, прямо над замершей машиной, семицветную радугу.
«Кэмел» — для настоящих мужчин», — веско произнес за кадром диктор.
— Пшел к монахам! — прорычал коренастый мужик, в армейских трусах и отвисшей фиолетовой майке, сидевший перед телевизором и одним глазом разглядывавший его через полупустую бутылку пива, которую сжимал в руке. — Футбол верните, ур-р-роды, вашу мать!..
Из кухни выглянула немолодая и некрасивая женщина в помятом ситцевом халате.
— Чего горланишь, отец? Звал, нет?
— Да нет! — с досадой отмахнулся мужик, потом вдруг спохватился: — Слышь, мать, ты жрать-то тащи уже наконец! Уснула, сука?!
— Твою двадцать! Сколько раз повторять — варится! Мне самой в кастрюлю залезть, что ли?
Мужик радостно оскалился.
— Эй, мать, еще раз огрызнешься мне, и я тебе все хлебало раскрошу на хрен!
— Рискни здоровьем!
Она раздраженно шваркнула грязную ложку в мойку и стала с отвращением нарезать хлеб. А ведь у нее, между прочим, красный диплом и кандидатская по культурологии! Пропади оно все пропадом…
По телевизору продолжили прерванную рекламой трансляцию, и мужчина торжествующе загоготал на всю квартиру. Впрочем, радость его оказалась весьма непродолжительной. Вскоре что-то щелкнуло, и захлебывающийся голос диктора сменился громким омерзительным шипением — «белым шумом», который обычно издает телевизор, отключенный от антенны. Мужик горестно застонал.
— Отец, сделай потише! — яростно крикнула женщина. — У меня от этого шороха мурашки по коже!
Она открыла кастрюлю, из которой немедленно повалил густой жирный пар, и, вооружившись половником, наполнила две глубокие тарелки.
— Надеюсь, подавишься, — заявила она, внося порцию мужа в комнату. — Чего ты ждешь, ирод? Выключай его к монахам, хана кабелю.
Муж не отвечал. Напряженно подавшись вперед, он сосредоточенно вглядывался в снежное мельтешение на экране, едва заметно шевеля губами. Женщина недоуменно перевела взгляд на телевизор. Что этот кретин там углядел? Беспорядочное перемещение белых точек, напоминающее кипящую манную кашу, оргия полупрозрачных белых червяков, абсолютная деструктуризация, хаос в его первобытном проявлении, который, кажется, вот-вот сложится в какую-то определенную картину, но всякий раз не хватает крошечной детали — и картина рассыпается в прах, снова тонет в кипящей манной каше, в жутком месиве беснующихся червей, сопровождаемом все время меняющим тональность невыносимым шипением, в котором угадывается далекий, едва слышный нечеловеческий шепот: «…сутхатшепсутхатшепсутхатшепсут…»
Горячая тарелка выскользнула из рук женщины. Дымящийся бульон быстро пропитал вытертый палас.
Дальше мужчина и женщина смотрели телевизор вместе.
Столовая телецентра была битком набита народом: стремительно приближалось обеденное время. Впрочем, самый час пик и выматывающая душу очередь до дверей столовой были еще впереди.
Ассистент режиссера и звукооператор взяли из стопки по чистому пластмассовому подносу и пристроились в хвост очереди, упиравшейся в раздачу.
— …Один хрен, говорю! — кипятился звукооператор. — Пусть вам за такие деньги папа Карло по двенадцать часов в день пашет, он деревянный!
— А они что? — вяло поинтересовался ассистент режиссера. Откровенно говоря, его абсолютно не интересовало, что поведало приятелю Абстрактное Зло в лице руководства и каким очередным смелым каламбуром тот сразил его на этот раз. У него самого была целая куча организационных проблем в связи с новой телеигрой, и кроме того, ему очень хотелось домой, к недочитанному Коэльо.
— Говорят, халтурю неимоверно! В одном из каналов постоянно проходит посторонний шум. Представляешь? говорю: откуда ему взяться-то, поднимите запись — она идеальная! Все претензии к эфирной студии, у них сигнал грязный. Нет, говорят. Если до упора вывернуть громкость, на пределе слышимости в левом ухе можно различить невнятное бормотание…
— Круто, — рассеянно оценил ассистент, глядя в меню.
— Вот именно! Самое интересное, что бормотание в эфире действительно имеет место быть. Но на записи его нет, она идеальная! Я что, похож на идиота? По-твоему, я не сумел бы его убить в два счета? Помехи идут при передаче сигнала, ежику понятно. Нет, говорят, дорогой товарищ, вы плохо справляетесь со своими обязанностями…
— Может быть, кто-то на частоту залез? — предположил ассистент, поняв по возникшей паузе, что пора вставить реплику. — Пересекаемся при трансляции с какой-нибудь УКВ-радиостанцией…
— Да нет, — покачал головой звукооператор. — Это не осмысленное бормотание, а именно технический шум. Мусор. Все время повторяющаяся комбинация из трех звуков разной высоты с определенной модуляцией. Знаешь, такой монотонный шепот, что-то вроде…
Ассистент исподлобья глянул на него и четко, раздельно проговорил:
— Хат-шеп-сут.
Они в полном молчании набрали себе на подносы тарелок с едой. Звукооператор налегал на мясное, ассистент режиссера хотя и облизывался, но упор сделал на вегетарианском: мясо ему не позволяли теософские и гражданские убеждения. Лишь оккупировав столик у окна и приступив к еде, они понемногу разговорились снова. Обсудили вчерашний безрадостный футбол, длину ног новой секретарши шефа, очередной провал правительства во внешней политике. Затем на жизнь стал жаловаться ассистент.
— Понимаешь, какая фигня, — без энтузиазма рассказывал он, неохотно погружая ложку в холодную рисовую кашу. — Третий день подряд эфирщики фиксируют на нашей частоте пиратские передачи. Проходят несколько раз в день. Откуда — пес его знает. Техники отслеживают все этапы прохождения сигнала — неоткуда ему взяться, и все тут. Самозарождается он, что ли, как мухи из навоза? И представляешь, какой мощности должен быть передатчик, чтобы перекрывать наши сигналы прямо под телебашней? Башня-то — вот она! — Он воздел руку к потолку. — Передают, правда, понемногу — доли секунды, на большее, видимо, не хватает мощности. Какие-то странные абстрактные рисунки, узоры, волнистые линии. Ромбы перекошенные. Служба безопасности уже заинтересовалась — они считают, что это может быть как-то связано с недобросовестной рекламой, влияющей на подсознание. Ну, типа этого долбаного двадцать пятого кадра. Хотя убей бог, не могу себе представить, какой товар можно рекламировать при помощи таких узоров. Или, может быть, это просто эксперименты, пробы — насколько успешно проходит сигнал. А перед выборами начнется тотальная промывка мозгов…