Так в чем же заключен феномен, обозначенный как быстрота, достигаемая за счет постепенности?
Во–первых, постепенность перемен — отнюдь не синоним медлительности. Постепенность означает лишь отказ от ажиотажного, почти истеричного нетерпения, проявляемого, к примеру, нами в желании любой ценой, не считаясь с потерями, вступать в ВТО или вытребовать без оснований на то от ЕС права на скорейшее вступление в это сообщество.
Во–вторых, постепенность означает недопустимость радикальных перемен на тех участках, где ситуация для перемен не созрела. К примеру, Китай не спешил с приватизацией в промышленности, пока там не была создана конкурентная и соответствующая институциональная среда, а сами предприятия еще не отвечали критериям рыночной дееспособности.
В отличие от нас, в Китае понимали, что даже наличие инвестиций не делает приватизацию слабых предприятий эффективной, что инвестирование в неподготовленное предприятие ведет к их (инвестиций) обесцениванию, что оправданная очередность мер, например, когда вначале идет создание конкурентной среды и всей необходимой рыночной инфраструктуры, а затем — приватизация, есть нечто обязательное.
В отличие от нас, иждивенчески стремящихся «не изобретать свой велосипед» (что даже является предметом нашей, плебейской по сути, гордости), Китай уникален своей изобретательской позицией, а именно: подходом к решению проблем экономических трансформаций через поиск своего, третьего пути.
В связи с этим неожиданным для Украины должен быть вывод, согласно которому Китай извлекает пользу из подходов, близких к тем, которыми нас в вузах и на политучебе еще недавно почти принудительно перекармливали. Так, может показаться, что именно нам пристало извлекать пользу, скажем, из диалектики. Но мы все это выбросили на свалку, как нечто, оставшееся от тотально отвергаемого советского прошлого. А Китай нечто похожее, но идущее от многотысячелетней китайской мудрости, успешно использует. Действительно, нам и в страшном сне не могло присниться, что из гегелевской эквилибристики можно выжать что–то для практики. Китай же практически осваивает эффект третьего пути, буквально играя в похожие на диалектику игры. Мы знаем из философии, что единое раздваивается на «+» и «-», на «жарко» и «холодно», раздваивается, скажем, на покой и стремительное движение; на равнодушие и страсть. Так вот китайцы, чтобы достичь успеха на практике, не принимают ни того, ни другого, а принимают середину. Они стремятся выискивать путь между двумя крайностями, срединный путь. На практике нащупывание третьего пути воплощается в конкретику, основанную на той или иной вполне рациональной методике. И в этом отношении упоминавшийся проект «Одна страна, две системы» далеко не единственный. Так, высокое искусство проявлено было в конструировании и использовании в интересах развития страны свободных экономических зон, что для нас оказалось непосильным.
Конечно, Китай не отвечает западным стандартам демократичности и прав человека. Однако в условиях посттоталитарных, отягощенных бедностью, иное было бы несовместимо со стремительным подъемом. Сомнений нет и в том, что по мере перехода в другое, более благополучное состояние тенденции демократизации неизбежны, и к этому Китай уже готовится, и даже делает первые шаги.
Когда же Дэн–Сяопину предложили сразу начать с демократических реформ, он сказал: «Нет! Реформы потом! Давайте сначала наведем элементарный порядок в экономике»12. В стране было осуществлено так называемое регулирование 1979–1982 гг., ставшее залогом будущих успехов. В последние годы, в преддверии новых экономических перемен, страна, как считают в Китае, экономически созрела для перевода социально–политического режима в русло демократизации. Как представляется, эти процессы могут затормозиться, с одной стороны, из–за опасности возврата волн мирового кризиса, с другой стороны — из–за старта экспансионистской политики США.
Если же говорить о странах экономического чуда в Юго–Восточной Азии, то в них, во всех без исключения, успешным рыночным реформам на первом этапе (часто затянутом) сопутствовал в полном смысле слова диктаторский режим. К ним однозначно применимо выражение «Сначала экономика, затем демократия»13. В этой связи корейский политолог Ли Ин–Сонг, анализируя особенности модели реформирования экономики Восточной Азии, отмечал следующую общую для восьми «тигров» черту: «развитие происходило при режиме диктатуры, причем диктатура сочеталась с либеральными ценностями»14.