В такой ситуации само поражение стран ислама оказывается, как это ни парадоксально, победоносным. Уверенность в своей правоте наделяет сопротивление мусульман поражающей мощью, возводит терроризм в их глазах на высочайший, сакрально освященный пьедестал, а самих террористов окружает ореолом славы народных героев. И хотя терроризм лишь вершина протестного айсберга, он оказывается неистощимым, поскольку, с одной стороны, лидер Запада — Соединенные Штаты — дают для реванша все новые поводы, а с другой — терроризм получает глобальную по масштабам финансовую, энергетическую, идейную и эмоциональную подпитку от сотен миллионов мусульман, фанатично убежденных в истинности своих ценностей.
Вывод состоит в том, что не сама по себе борьба с терроризмом (хотя от этого некуда деться), а лишь меры, упорядочивающие мирохозяйство и преодолевающие глобальный экспансионизм, а с ним и катастрофическое отставание слаборазвитых стран от стран мирового авангарда могут ослабить, а затем свести на нет ударную волну, идущую от обездоленного, но несдающегося Ислама.
Отечественный парадокс в цивилизационном измерении (Ю. Н. Пахомов)
Существенно уступает Западу в возможностях успешного развития по рыночным и демократическим категориям и наша, Восточнославянская (Восточнославянско–Православная) цивилизация. Почему? Возможно потому, что здесь, так же как и в других незападных цивилизациях, погоня за богатством не является смыслом жизни. А если на нынешнем этапе это выглядит иначе, то это — проявление временной болезни, а значит — исключение, а не правило. Тем более, что рвемся мы к обогащению неуклюже, калеча на этом пути саму возможность достижения рыночного успеха.
На мой взгляд, один из источников наших рыночно–реформаторских неудач (за более чем 10 лет трансформаций мы не достигли даже стартового уровня) — ослабленность способности вести себя расчетливо и рационально.
О том, что мы, восточные славяне, иррациональны, говорилось давно. Высказывались на сей счет не только историко–социологические, но даже психолого–физиологические аргументы. Так, великий физиолог И. Павлов в одной из своих публичных лекций, размышляя о балансе свободы и механизмах торможения, заметил, что славяне, в отличии, к примеру, от англосаксов, обделены способностью торможения, а значит — осмотрительностью, взвешенностью, расчетливостью при принятии решений При этом сам факт свершившейся революции (напомню — это был 1918 год) он относил к безудержному буйству как следствию ослабленности психофизиологических механизмов торможения. «Тормоза», согласно И. Павлову, имеют свое воплощение в религии, законах, контроле, воспитании, обычаях, привычках. «Вы видели, господа, — напутствовал слушателей И. Павлов, — что самые передовые нации — англичане и германцы — в принципе придают такое же значение торможению, узде, как и проявлению лояльности, свободы…» И далее: «русский человек (сюда, на мой взгляд, следует отнести и многих украинцев. — Авт.) еще не дожил до той истины, что жизнь состоит из двух половин, из свободы и дисциплины, раздражения и торможения. А отказываться от одной половины (имеется в виду торможения. — Авт.) — значит обрекать себя на жизненный позор».
Если считать, что великий ученый прав, то остается сделать вывод, что наши катастрофичные для судеб страны реформы есть во многом результат перевозбуждения. К этому надо добавить, для верхушки страны — небескорыстного.
Говоря об иррациональности восточных славян, я вовсе не хочу сказать о них плохое. В сугубо человеческих отношениях холодный и расчетливый западный рационализм отталкивает. Иррациональное, в отличие от него, обычно ближе к доброте, эмоциям, а это — источник счастья. Но в деле государственного устройства, особенно в выборе пути радикальных реформ, это вредит.
Весьма показательной иллюстрацией к сказанному является опыт начальных лет нашего рыночного реформирования. Известно, что для постсоветских стран рыночно–реформаторская модель т. н. Вашингтонского консенсуса была заведомой ловушкой. Об этом тогда уже свидетельствовал латиноамериканский опыт; о том же предупреждали не только российские и украинские ученые, но и западные корифеи, в т. ч. нобелевские лауреаты. Но мы, несмотря на факты и предупреждения, в ловушку эту бросились безоглядно, и стали жертвой своей неспособности осуществить рациональный выбор. Напомню, что высокие инстанции навязанную извне шоково–взрывную реформаторскую рецептуру с позиций рисков не оценивали, да и страна, поддавшись эйфории и бешено нагнетаемому психозу в одно мгновение соблазнилась; достаточно было, что это модно и что за этим стоит Запад.