Реализация «скрытых возможностей» западного пути развития, при творческом восприятии античного (а также некотором влиянии арабского и византийского) наследия, и привела к тому обновлению Западнохристианского мира, которое произошло в канун Нового времени и привело вскоре к победе принципов рационализма и индивидуализма, утилитаризма и меркантильности, буржуазных отношений и парламентаризма, индустриального производства и пр. А поскольку капиталистическая экономика по своей природе ориентирована на расширенное воспроизводство, экспансия Запада, особенно со времен промышленного переворота в Англии, выглядит совершенно естественной и закономерной. Полное раскрытие возможностей западного пути развития в прошедшем столетии произошло в США.
Однако не следует игнорировать тот очевидный для второй половины XX в. факт, что индустриально–частнособственническая природа Запада постепенно меняется именно в сторону усиления элементов бюрократизма и государственного патернализма, относительно чего еще в начале названного столетия предостерегал М. Вебер. Наиболее развитые страны приобретают вид общества с социально ориентированной рыночной экономикой (весьма далекой от классического капитализма времен А. Смита и К. Маркса). Государство становится ответственным за социальную защиту населения, что сближает его деятельность с выполнением аналогичных функций (более носивших характер лозунгов, чем реальных дел) прежних государств «соцлагеря». Подобные тенденции были зафиксированы западными учеными (Дж. Гелбрайт, Р. Арон, П. Сорокин и др.) уже в 60‑х годах в виде модной тогда «теории конвергенции» (в основу которой была положена идея о постепенном сглаживании экономических, политических и идеологических различий между капиталистической и социалистической общественными системами).
Как справедливо отмечает А. А. Зиновьев, идея конвергенции отразила объективную тенденцию западного общества к усилению сферы коммунальности, выразившейся в возрастании роли государства в экономике, в создании класса менеджеров, в усилении элементов планирования, расширении общественного сектора и увеличении социальной роли государства54. Все это объективно ведет к всесторонней бюрократизации современного западного общества. Насколько далеко зайдет этот процесс в наступившем столетии, предугадать трудно. Однако наличие глобальной тенденции бюрократизации, при безусловном сокращении удельного веса частнособственнических отношений в их классической форме, дает повод задуматься над перспективами западного пути развития. К. Маркс оказался прав в прогнозе относительно грядущего обобществления производства, однако протекание этого процесса пошло по совершенно иному, чем ему казалось, пути — и на Западе, и там, где были предприняты попытки «построения коммунизма».
Не лишне было бы задуматься над тем, имеет ли западный путь развития с отмеченными выше его базовыми характеристиками потенции для дальнейшего саморазвития на прежних частнособственническо–индивидуалистическо–рационалистических основаниях, или же его ждет перерождение в государствоцентрическую, проще — государственно–тоталитарную, структуру в духе антиутопий Дж. Оруелла, О. Хаксли и Р. Бредбери? В таком случае крах национал–социализма вовсе не перечеркивает возможности его повторения, причем на принципиально более высоком организационно–техническом уровне.
Сказанное позволяет если не утверждать, то, по крайней мере, предполагать, что на рубеже II и III тыс. под вопросом оказывается возможность дальнейшего удержания прежних приоритетов развития не только восточных, государствоцентрических, но и западных, индивидоцентрических обществ. Эта проблема, как кажется, не случайно совпадает с окончанием эпохи существования отдельных региональных цивилизаций и формированием глобальной мировой макроцивилизационной системы. В ее рамках, даже при нынешнем западном доминировании, в качестве основных структурных блоков, преображаясь и модифицируясь, сохраняются традиционные цивилизационные миры.
Восточный и западный пути развития пронизывают историю ранних и зрелых (традиционных) цивилизаций. При этом восточный явно исчерпывает потенции саморазвития приблизительно к средневековью (еще до эпохи монгольских завоеваний), тогда как второй лишь с недавнего времени начинает раскрывать свои скрытые возможности, в полной мере реализующиеся в последние два–три столетия. Остается открытым вопрос: в какой степени можно говорить об исчерпании возможностей развития обществ западного пути на их собственных традиционных основаниях (индивидуализм, рационализм, утилитаризм и пр.)? Похоже, что эти потенции исчерпались уже во второй четверти XX в., с чем и можно соотносить великие мировые потрясения 1929–1945 гг. — от начала Мирового экономического кризиса до конца Второй мировой войны.