— Истолок, — улыбнулся доктор, спокойно помешивая ложечкой кофе и не думая ничего толочь.
— И данный кусочек, превращенный в порошок, стал опять видим и притом очень отчетливо. Он утратил свою былую призрачность… Итак, значит, одно и то же вещество при различных условиях может быть видимым и невидимым, смотря по тому, как оно реагирует на световые лучи…
— Да, но человек?
— Что ж такое, человек? Что такого особенного в человеке? Вы, несомненно, знаете, что теперь в медицине уже пользуются для учебных целей прозрачными анатомическими препаратами человеческого тела. Я даже назову вам изобретателя этих препаратов — это немец, профессор Шпальтегольц. А от прозрачности тела до его невидимости — лишь один шаг… И шаг этот мною и сделан! Изобретение Шпальтегольца вас не удивляет, вы не считаете его сказкой. Почему же вас удивляет моя Глориана?
— Ну, мертвый анатомический препарат — это одно дело… А живой человек… — бормотал доктор Стивенс, не зная уже, что возразить.
— Пустяки! Просто у вас нет широты миросозерцания. Вы не можете оторваться от привычных представлений. Во времена Галилея вы, наверное, вместе со святыми отцами осудили бы его за ересь.
Стивенс рассмеялся.
— Пожалуй, вы и правы! Но оставим это! Меня интересует…
Но профессор не унимался. Он был раздражен на доктора за его неверие.
— Галлюцинация! — ворчал он. — А вот то, что описывается в газете, все эти бегающие ботинки, скандалы, говорящий воздух — это тоже галлюцинация? Ну, положим, тоже! Но почему же они появились как раз в тот день, когда у меня украли Глориану? Нет-с, дорогой доктор, дело ясное. Аппарат уже приведен в действие!..
И зачем этому мальчишке понадобилась моя Глориана? — вздохнул профессор. — На кой черт ему она? Что он с ней устроит? Только шалости и мелкие скандалы — больше ничего!
— Ну, позвольте! — возразил доктор. — Я уверен, что мы услышим и о серьезных историях… Ваш Джек может ограбить любого миллиардера, любой банк — и сделает это так чисто, что люди только руками разведут! Вандербильдт, Рокфеллер, Морган — я советую им не попадаться на пути этого молодого человека, вооруженного вашим ужасным орудием! А попади он в наш национальный банк — воображаю, что он там натворит! Эти «шалости» пахнут колоссальными денежными суммами, крахом целых состояний, может быть, гибелью предприятий. Ни один мошенник в мире еще не располагал такими могущественными средствами для осуществления своих преступных целей, как ваш Джек, которого вы снабдили…
— Я снабдил!.. Снабдил?.. — воскликнул профессор.
— Во всяком случае, ваше изобретение — палка о двух концах. Вы имели в виду благо человечества, но Джек повернет Глориану другим концом, и тогда…
— Тогда мы и сыщиков сумеем снабдить такими же аппаратами! — воскликнул профессор. — Государство придет мне на помощь, даст мне средства… О, если бы только мне удалось опять найти нужные элементы… Но как это трудно! Ах, как это трудно, дорогой доктор!..
Профессор схватился за голову и в отчаянии заходил взад и вперед по комнате.
Джек почувствовал, что его благие намерения — тоже палка о двух концах. Он был оскорблен высказанным доктором замечанием о том, что он, Джек, совершит преступные действия и обратит Глориану во зло.
Нет, извините, сэр! Джек сумеет повернуть Глориану как раз тем самым концом, каким надо! Никаких шалостей и озорства! Аппарат будет служить делам благотворения!
Подкидывать вилку профессору не стоит! Каяться и повергать себя в неприятное состояние провинившегося озорника тоже не стоит. Все это повлечет за собой только массу неприятностей и еще неизвестно, чем кончится. Но продолжать вчерашние похождения тоже не следует. Это глупо! Нужно совершить что-нибудь серьезное, даже великое. И поверьте, джентльмены, что Джек, при всей своей молодости и кажущейся легкомысленности, сумеет это сделать не хуже самого изобретателя Глорианы.
В передней позвонили. Это был удобный момент для Джека покинуть профессорскую квартиру. И он проделал эту операцию с уже привычной ловкостью. В дверях он, правда, столкнулся с вошедшим посетителем, который с недоумением выругался, но Джек, разумеется, не стал дожидаться никаких продолжений и поспешил на улицу.
В голове Джека, словно озарение свыше, крепко засела мысль о банке.
Не о миллиардерах (где их возьмешь, и как к ним приступишься?), а именно, о банке. О том великолепном храме золота, мимо которого Джек неоднократно проходил, но внутри которого еще ни разу не бывал.
Войти в этот храм в качестве незримого, но могущественного владыки, забрать золота, сколько хватит сил, и… помогать обездоленным. Разве это не великое дело? Джек уже видел мысленно сотни протянутых к нему рук, тысячи судорожно скорчившихся от голода бедняг… И он всех их накормит, всех ублаготворит! Разве не стоит пустить в ход знаменитую Глориану для этой высокой цели? Конечно, он и себя не забудет: возьмет себе, сколько требуется для того, чтобы честно и безбедно жить где-нибудь в укромном уголке… Разумеется, только не в Нью-Йорке… Из Нью-Йорка придется бежать! И поскорее!
Преследуемый этими думами и мечтами, Джек не заметил, как очутился у самого подъезда «храма золота».
Он с недоумением оглянулся: его ноги, словно подчиняясь какому-то внушению, сами собой принесли его на Wall Street к величественному зданию First National Bank.
Множество людей входили и выходили из этого капища. Вращавшаяся тройная стеклянная дверь не успевала пропускать всех желающих войти, и на тротуаре образовалась живая очередь. Джек встал в очередь, и вскоре вертящаяся дверь поглотила и его.
Очутившись в огромном вестибюле, Джек, подавленный его великолепием, машинально ощупал в кармане Глориану и подумал:
— Да, это будет в последний раз! И если это будет удачно, я пошлю вилку к профессору с посыльным, а сам уеду подальше куда-нибудь! В Сан-Франциско, например! Там, говорят, очень хорошо.
Он поднялся по широкой мраморной лестнице в операционный зал. У красивой ограды перед окошечками толпились посетители. Другие отдыхали или что-то писали на бланках, сидя за красивыми дубовыми письменными столами посредине зала. За окошечками суетились стройные, отлично одетые молодые клерки. Важные чиновники сидели, уткнув носы в громадные книги. И высоко над всем этим людом и над окошечками и решетками, над кассами, столами, пишущими машинами, телефонами, толстыми книгами, вывесками: «аккредитивами», «текущими счетами» и «заграничными переводами», вздымался широкий и величавый потолок с лепными орнаментами и матовыми шарами электрических фонарей. И над смутным и смешанным гулом голосов, телефонных звонков и неуловимого шелеста и шороха работы звучал неумолкавший, кристально-чистый звон золота…
Этот звон, как магнит, манил и тянул Джека…
Пройдя мимо нескольких отделений, Джек остановился у большого кассового отделения.
Это было огромное помещение. Оно было отделено от остального зала массивной дубовой перегородкой, способной, казалось, выдержать даже бомбардировку. В конце его под аркой виднелся спуск в подземелье, где таились сейфы. В многочисленных окошечках, словно птицы в клетках, сидели кассиры и подсчитывали монеты, аккуратно свертывая их в пакеты и столбики. Джек видел только одни их головы. Он недоумевал: каким образом люди попадали в это помещение и выходили из него? Решительно нигде не было видно ни малейшего признака дверей. Может быть, тут были какие-нибудь таинственные входы и выходы? Иначе оставалось предположить, что эти люди действительно сидели в клетке! Не спускались же они с потолка?