Джека пригласили отдохнуть в соседний салон. Он был красен, как вареный рак. Его приятеля и след простыл.
— Разве вы не знаете, что во время церемонии не полагается разговаривать с президентом? — спросил Джека какой-то строгий господин.
— Я не сказал ничего дурного, сэр! — смущенно возразил Джек.
— Кто вы такой?
Джек назвал себя. Он чувствовал, что теперь за ним будут следить. И, пожалуй, засадят в тюрьму. И осторожно ощупал Глориану. Глориана, к счастью, была на месте…
— Можете идти! — сказал после некоторой паузы строгий господин.
И Джек вышел из Белого Дома. И вынес с собой не совсем лестное представление об американской конституции и о лицемерии некоторых демократических обычаев, в которых так причудливо смешивается демократическое равенство, свобода, тайная полиция, идолопоклонство и просто глупость…
— Надо пойти в ресторан! — решил Джек.
Ему захотелось стряхнуть этот противный налет оскорбительной глупости. Приятель поджидал его за воротами президентского дома и размахивал руками от восторга. Его умиляло поведение Джека.
— Пойдемте пить шампанское! — предложил он. — Нужно отпраздновать вашу Пенсильванскую победу.
— У меня нет денег! — сознался Джек. — Меня обокрали в Пенсильвании.
— Пустяки!
У приятеля денег было более, чем достаточно, а у Джека, кроме того, была Глориана. Кутить — так кутить.
Они весело направились в ресторан «Континенталь». По дороге им встретился знакомый приятеля Джека — тоже молодой человек. У него в руках был довольно большой венок, слегка обернутый бумагой. На шляпе у него был траурный флер.
— Поль! — обрадовался ему приятель Джека. — Куда ты?
Поль, при своем трауре, имел довольно жизнерадостный вид.
— На похороны. У меня умерла тетка…
— Брось! Поедем в ресторан! Мы решили сегодня повеселиться после президентского приема!
Поль колебался:
— Я могу, пожалуй, провести с вами некоторое время. Еще рано. Но куда девать венок?
— Возьмем с собой. Ему, надеюсь, ничего не сделается.
Венок был лавровый и очень красивый. От него спускалась широкая фиолетовая лента с золотой надписью: «Спи спокойно, дорогая тетя!» Его положили в уголок в швейцарской. Молодые люди основательно закусили, выпили шампанского. Потом отправились играть на биллиарде. Поль совершенно забыл о тетке и вдруг спохватился:
— Боже мой! Уже три часа!
— Ну, так что же?
— Ее уже похоронили!
— Тем лучше! Оставайся с нами!
— Нет, я не могу. Я должен туда поехать. Может быть, я еще застану похороны! И возложу венок!
Джек спросил еще бутылку шампанского. Поля никто не удерживал… Что ж, если нужно хоронить тетю, — то ничего не поделаешь. Но Поль взглянул еще раз на часы, подумал, сообразил — и решил, что у него еще есть немножко времени. И игра на биллиарде продолжалась. Поль проигрывался и мечтал о реванше.
— Еще одну партию! — предложил он и вдруг встрепенулся, — Нет, нет! Я должен ехать на кладбище! Бедная тетя! Я так ее любил!
Ему стало неловко, но он быстро утешился за биллиардом и выиграл партию. Когда партия была окончена, часы пробили, по мнению Джека, пять, а по уверению Поля — семь. На кладбище ехать было уже поздно!
— Ничего! — утешал Поля друг Джека. — Ты ее похоронишь в другой раз!
Приятели решили поехать в мюзик-холл. Венок с надписью был захвачен с собой…
Это был нелепый, дурацкий, но на редкость веселый день в жизни Джека. Им вновь овладело мальчишеское, озорное настроение. Еще никогда он так не веселился! Он много пил, но почти не был пьян. Ему лишь все на свете казалось окрашенным в какой-то особый розовый оттенок веселости и беззаботности. Его приятель и в особенности меланхолический (после шампанского!) Поль забавляли его, и Джек подшучивал над ними.
В мюзик-холле им очень понравилась молоденькая певичка, немного походившая на Фата-Моргану. Она чудесно танцевала и премило пела народные песенки. Поль изо всех сил аплодировал ей.
— Послушайте, — обратился к Полю Джек. — Вам она нравится?
— О! Очень!
— На вашем месте я подарил бы ей что-нибудь!
Поль воодушевился:
— Я завтра съезжу в магазин и выберу ей… зонтик!
— Это не годится! Певицам подносят букеты, а еще лучше венок! И это надо сделать сейчас-же!
Поль задумался. Приятель Джека помирал со смеху.
— Слушайте, Поль! — убеждал Джек. — У вас есть венок! Не отпирайтесь! Все знают, что он у вас есть! Куда он вам теперь?
…И певичке был поднесен роскошный венок с фиолетовой лентой и золотой надписью: «Спи спокойно, дорогая тетя!..»
Никогда в жизни Джек так не веселился!
VIII
На другое утро Джек проснулся с легкой головной болью и с большой тревогой. Вчерашнее легкомысленное настроение слетело с него, словно пушок одуванчика.
Лиззи молчала! Лиззи не приезжала!
Сердясь на Лиззи, подозревая ее в неверности, Джек так тосковал по ней, что уже не мог оставаться более ни одного дня в Вашингтоне. Положение у него было неопределенное, денег не было, грабить банки не хотелось. Хотелось жениться на Лиззи и зажить честной и сознательной жизнью, предпринимая лишь серьезные затеи с Глорианой — на пользу людям…
Не простившись с приятелями и даже не давая им ничего о себе знать, Джек сел в поезд и покатил в Нью-Йорк. Он по-прежнему боялся полиции, но тоска по Лиззи была сильнее, чем этот страх.
В вагоне он развернул вчерашнюю газету. Он так и не удосужился прочесть ее вчера. И, пробежав несколько строк, он понял, о чем вчера рассуждали джентльмены, стоявшие в хвосте у Белого Дома…
На видном месте была напечатана крупным шрифтом телеграмма:
САРАЕВО (срочная).
«После торжественного приема в ратуше, когда эрцгерцог Франц-Фердинанд с супругой, герцогиней Гогенберг, проезжали по городу, произведено было второе покушение: гимназист 8-го класса, по фамилии Принцип, из Грахова, выстрелил из браунинга и тяжело ранил эрцгерцога в лицо, а герцогиню в живот. Оба раненые перенесены во дворец, где вскоре скончались. Убийца арестован».
Джек не имел никакого представления о том, кто был эрцгерцог Франц-Фердинанд. И эта телеграмма, гласившая о роковом событии, которому суждено было перевернуть все европейское равновесие и войти потом, так или иначе, в жизнь громадного большинства людей почти на всем земном шаре, — телеграмма эта вызвала у Джека единственный отклик — он подумал:
— Как жаль, что у него не было моей Глорианы. Тогда его бы не арестовали!.
И после этого он перестал думать об эрцгерцоге и о гимназисте, носившем странное имя — Принцип. Мировые события назревали, росли, разворачивались где-то в неведомой вышине и пространстве, но человеческий мозг даже у тех людей, которым было суждено принять потом деятельное участие в этих великих событиях, оставался вне сферы их движения и влияния и еще ничего не подозревал о них…
Джек был всего более занят думами о Лиззи.
Приехав в Нью-Йорк, он отправился в рабочий квартал. Приходилось начать поиски коварной Лиззи снова в этих трущобных местах.
Он едва нашел дом, где жила Лиззи: половина дома обвалилась, и внешний вид его совершенно изменился. На месте катастрофы копошились бледные, испуганные и измученные люди и опухшие пропойцы-трутни, искавшие и здесь добычи. У Джека захолонуло сердце, когда он увидел эту картину разрушения…