Марина Москвина
ГЛОРИЯ МУНДИ
Рот мой полон песней, а язык ликованием, что-то зреет во мне и дает зеленые всходы, как проросший корень имбиря на подоконнике, — ведет неуклонно к тому моменту, когда я подарю свое имя горячей голубой звезде. А что это за песнь, и о чем в ней пойдет речь? Точно пока неизвестно, тема — жизнь. Сама жизнь, лишь бы только найти ее ключевую ноту, вот эту точку, начало начал, из которой исходит мир.
Как же так, что я до сих пор не знаю — есть какой-нибудь смысл в этой круговерти или он вообще не предусмотрен? Имеется ли свободная воля, право выбора, рост и развитие личности, о чем я который год кручу шарманку студентам и старшим школьникам, а сама ни в одном глазу — например, насколько я безумна, или кто дышит, когда я дышу, кто думает, когда я думаю, предчувствует, осязает? Или мы движемся предопределенными орбитами, и не существует силы, которая бы изменила этот незыблемый маршрут?
Вдруг на твою голову обрушивается Милость в виде богини плодородия, чей теплый виолончельный голос в одно прекрасное утро произнесет в телефонной трубке:
— Несите-ка всё, что вы написали, — я хочу выпустить в свет ваше ПСС (полное собрание сочинений). Сначала оптом — в твердом переплете. Потом в розницу — в мягоньких обложках дешевых, чтобы народ мог купить и прочитать. А вы пока пишите новый роман!
Вот так — Пестунья Небесная! — то вместе, то поврозь начали выходить мои творения — весьма и весьма немногочисленные, причем столь малого объема, что Лёша вынужден был их укрупнять и укреплять, оснащая иллюстрациями.
— Ого, как ты много уже написала, — все равно ворчал Лёшик.
— Это при том, — отзывалась я, — что пишу абзац в день.
— Но с каким постоянством! — восклицал он. — Люди то запьют, то закручинятся, то во что-нибудь вляпаются, то разводятся, то меняют квартиры… а ты — абзац в день, абзац в день.
Видя, как в поте лица Лёша иллюстрирует мои труды, я поинтересовалась, прочел ли он их, а вернее, со свойственной мне душевной тонкостью — «перечитал ли?»
На что тот высокомерно ответил:
— Мне это вообще не нужно — читать да перечитывать. Вы мне скажите название романа, кто написал — приблизительно. И картинки будут лучше, чем текст, я вас уверяю. Пускай это все читают художники без воображения!
Как ни странно, мое безыскусное ПСС немного обогатило нас. И поскольку я всегда была и остаюсь мечтателем, заблудившимся в мире искусственных спутников, сверхзвуковых самолетов, пластмассовых ложек, алюминиевых аэровокзалов, торговых центров и рукотворных солнц, я собралась на эти деньги отправиться в Гималаи, в закрытое для европейцев королевство Мустанг и Бутан — бродить по долинам затерянных миров. Я уже видела себя исследователем, ступившим на неизведанную землю, мечтала о приключениях, опасностях, сильных ощущениях, когда жизнь снова ставит тебя, как древнего человека, под звездами — лицом к лицу с мистерией земли.
Но вместо того, чтобы взойти семенами странствий, мой благодатный золотой дождь неожиданно оросил почву для капитального ремонта.
Целостный микрокосм распался на картонные коробки, добытые Лёшей в табачном киоске. Они проплывали перед нашими носами, источая крепкий запах табака фабрики имени Клары Цеткин, медленно скользили, словно по реке, превращаясь в двухмерные силуэты, скрываясь в ее первородных водах.
От макушки до пят мы покрылись белым порошком, на расстоянии вытянутой руки не видно ни зги, небритый молдаванин Марчелло в качестве аванса забрал всю сумму на ремонт и ушел. Мы были уверены, что он не вернется, но утром он появился с капитанской трубкой и в тельняшке. До полудня они с супругой Виолеттой что-то рушили, а чуть пробьет восемь склянок, бригадир выуживал трубку и начинал ее раскуривать, пока Виолетта гоняла за бутылкой. Несколько месяцев у нас в доме шумел перегарно-морской прибой. После чего наступил полный штиль, поскольку молдаване канули в Лету. А вместо них воцарился истинно русский Данила-мастер, который с порога объявил, что он нам не жалкий пьяница, но — бери выше — алкоголик в завязке. Данила утомлял тем, что зычно разговаривал сам с собой. Мы были на пороге нервного срыва, когда его сменил армянин Макбет — очень симпатичный, абсолютно без зубов, он предпочитал тихую задушевную беседу с трубами в канализационном шкафу.
В разгар ремонта ко мне приехал человек из деревни, Юра, с двумя взрослыми сыновьями — забрать что не нужно из мебели. Хотела ему все отдать, такой он белобородый, благостный. Даже свой детский столик, который еще сделал одноглазый столяр Котов, когда мы жили в Большом Гнездниковском переулке.