— Это временно...
— Не в этот раз. — Ее мать снова улыбнулась, и у Глории свело живот, когда она увидела уверенность в ее выражении. — Ты слишком долго отсутствовала в настоящем мире. И ты уже слишком часто пыталась вернуть человека из небытия.
Возможно ли это? Глория поймала себя на мысли что сама задумывалась сколько у нее может быть попыток.
— Хорошая теория. — Она притворилась, что думает, что ее мать блефует.
— Ты не вспомнишь, кто он такой.
— Почему ты так против него? Я не понимаю. Почему тебя волнует, что с ним случится?
— Мы не можем спасать людей. Нам это не положено.
Глория сердито шагнула вперед.
— Да кто это придумал?
— Это то, что я знаю. И ты это знаешь... — Она пожала плечами. — Так все работает.
— Держитесь от нас подальше, — предупредила Глория. — Иначе будет плохо!
— Я так не думаю.
В голове Глории пронеслось множество детских реплик, большинство из которых касались того, что мать бросила ее, и все они были направлены на то, чтобы причинить боль. Она и не подозревала, что так зла, но это было так. Однако вместо того, чтобы сказать что-нибудь вслух, Глория отвернулась и вышла обратно на тропу. Не было ни призыва остаться, ни последней колкости или угрозы, и, торопясь догнать класс, она боялась оглянуться, боялась, что матери не будет рядом, боялась, что она могла исчезнуть, и не сводила глаз с тропинки.
Всю обратную дорогу в школу, сидя в передней части автобуса, она думала о случившемся, в ее голове было слишком много вопросов. Главным из них был вопрос о том, почему ее мать хотела смерти Бенджамина. Глория до сих пор не могла придумать ни одной возможной причины для такого предрассудка, и ее не покидало ощущение, что она что-то упускает, что-то недоступное ее пониманию, что могло бы все объяснить.
Она также задавалась вопросом о самой женщине. Как ее мать нашла ее? Она каким-то образом знала, что Глория будет на этой конкретной тропе в это конкретное время, так что вполне логично, что ее восприятие не было таким ограниченным, как у Глории, но что это значит? Была ли ее мать связана правилами этого мира? Жила ли она здесь нормальной жизнью, как жила сама Глория? Или она могла появляться и исчезать по своему желанию? Были ли у нее... способности? Может быть, она могла превращаться в других людей?
Ни одно из последствий не было хорошим, и хотя они вернулись в школу в середине обеда и у Глории оставался еще час работы, она сказала в офисе, что плохо себя чувствует, и ушла домой пораньше.
Оставшись одна в доме, она ходила взад-вперед из гостиной в столовую, на кухню и обратно, чувствуя беспокойство и недомогание. Периодически она выглядывала в одно из окон, ожидая увидеть маму, стоящую во дворе, как какой-то фантом. Однажды она даже подняла трубку телефона, хотя он не звонил, ожидая услышать голос матери на другом конце линии. В ответ раздался лишь гудок, но это не успокоило ее. Более того, она занервничала еще больше, будучи уверенной, что мама появится снова, но не представляя, когда и где именно.
Я останавливал тебя раньше, и я остановлю тебя снова.
Именно это пугало ее больше всего — мысль о том, что ее мать может помешать ей спасти Бенджамина и, возможно, даже избавиться от всего... этого. Она оглядела дом, думая о своих картинах, о своем саде, о своей работе, о своей жизни. Ее взгляд остановился на столе в столовой, и мрачная печаль зародилась в ней, когда она задумалась о том, что случилось с Полой, Микой и семьей Мики. Глория знала, что Дэн все еще где-то там, и задавалась вопросом, не связан ли он с ее матерью.
Может быть, он работал с ней. Может, он был ею.
Бенджамин пришел домой с работы вскоре после пяти, и она сразу же сказала ему, что им нужно переехать, уехать, убраться из Тусона. Ей не хотелось объяснять ему, но она объяснила, и, к его чести, он не сразу счел ее сумасшедшей. Возможно, какая-то часть его даже понимала, но в конечном итоге совокупность всего происходящего ошеломила его, и он просто не мог разобраться в таком сложном и всеобъемлющем сценарии.
Он медленно покачал головой.
— Ты хочешь, чтобы мы продали наш дом, потому что...
— Не продать, — сказала она. — А убраться. Сейчас же. У нас нет времени на эту ерунду. Она там, и она идет.
— Твоя умершая мать?
— Да! Я же говорил тебе!
— И ты думаешь, что мы жили в других местах и у нас были другие дети. Или не было детей вовсе.
Вместо ответа она обняла его, закрыв глаза и прижавшись лбом к его лбу.