Мы.
Она все еще думала в терминах "мы", когда теперь было только "я". Но было нелегко выбросить из головы всю жизнь, особенно ту, которая была разбита вдребезги и навсегда изменена в ходе одного телефонного звонка. Она села за кухонный стол. Ей казалось, что ей нужно что-то сказать матери, но она никак не могла понять, что именно.
Глория почувствовала руку матери на своей обнаженной руке.
— Ты хочешь убежать?
Она испуганно вскинула голову.
— Что? Нет!
— В этом нет ничего необычного. Много раз я хотел убежать, оставить тебя и твоего отца и начать все сначала в новом месте.
— Ну, ты, конечно, начала все сначала, — с горечью сказала Глория.
— Это совершенно нормально — хотеть начать все с чистого листа там, где тебя не знают. Ты можешь это сделать, если хочешь. Я позабочусь о мальчиках.
Глория почувствовала нежелательное покалывание в позвоночнике.
— Нет, — сказала она. — Я бы никогда не оставила мальчиков. Я никогда даже не думала о том, чтобы бросить мальчиков. Это бред!
Мать похлопала ее по руке — старушечий поступок, хотя они выглядели почти ровесниками.
— Конечно, конечно. Как скажешь.
Это был тревожный знак, подумала Глория. Но о чем именно, она не была уверена. Может просто нервы шалят?
На следующее утро, когда она проснулась, прежде чем собрать детей в школу, Глория натянула халат и прошла на кухню, где ее мать раскладывала коробки с хлопьями: Вишневый домик, Яблочный Джек и Медовый рай.
— Я думаю, может быть, тебе стоит пойти сегодня домой, — сказала Глория.
Ее мать выглядела удивленной.
— Зачем?
— Не поймите меня неправильно. Я благодарна за всю твою помощь с тех пор, как... как это случилось. Но я думаю, что нам с мальчиками пора вернуться к нормальной жизни. Это не просто временная ситуация; теперь это наша жизнь. И нам нужно привыкнуть к ней. Кроме того, я уверена, что ты хотела бы вернуться к себе домой, спать в своей постели.
Она спала?
Ее мать улыбнулась.
— О, не беспокойся обо мне. Мне нравится быть здесь с тобой, с Брэдли и Лукасом, с моей семьей.
Похоже она действительно не понимает или делает вид.
— Тебе пора уходить, — твердо сказала Глория. — Мне все еще нужно, чтобы ты присматривала за ними после школы, но я не думаю, что тебе стоит здесь жить.
Их глаза встретились, и впервые после возвращения матери Глория увидела в этих глазах что-то, чего она не узнала. Но так же быстро, как и появилось, оно исчезло, и мать сочувственно улыбнулась ей.
— Конечно. Я понимаю. Как хочешь, дорогая.
Дорогая?!
Ее мать никогда не называла ее "дорогая". Это слово надо было заслужить.
Дом действительно казался более пустым после отсутствия матери. В каком-то смысле ее присутствие отвлекало от отсутствия Бенджамина, и теперь, когда она вернулась в свой собственный дом, дом чувствовал себя так же, как и раньше, когда Бенджамин был в командировке, как будто кого-то не хватало. На этот раз, однако, он был постоянным, и Глория обнаружила, что слишком много говорит, в слишком веселой, слишком общительной манере, как часть тщетной попытки скрыть дыру в сердце их семьи. Через несколько дней напряжение от таких усилий стало слишком сильным для нее, и она перешла на другой путь: включила телевизор, пока они ели, но не стала показывать новости, как это сделал бы Бенджамин, а позволила мальчикам смотреть мультфильмы.
Выходные, как выяснила Глория, были самыми худшими. Будни были достаточно загружены, чтобы занять всех троих, но когда наступало субботнее утро, она просыпалась, чтобы встретить два полных дня, заполненных незапланированными часами. Нужно было выполнять работу по дому, ее собственную, плюс работу, которую раньше выполнял Бенджамин и которая теперь была распределена между ними тремя. Но все равно оставалось много свободного времени, и она начала искать мероприятия на выходные, брать мальчиков на бесплатные фестивали, в музеи, на прогулки на природе, на парады и исторические памятные мероприятия. Такое участие в жизни общества не было для нее естественным, и хотя занятия заполняли все часы, тот факт, что ей вообще приходилось участвовать в мероприятиях, по иронии судьбы заставляло чувствовать потерю еще острее.
Оставшись одна в постели в воскресенье вечером, после того как Брэдли и Лукас провели день на выставке воздушных змеев на песке Хантингтон-Бич, Глория пролистала свой телефон и увидела, что Бенджамину назначен прием у стоматолога на завтра. Она связала все концы с концами, которые влечет за собой смерть, завершив всю бумажную работу. Все счета теперь были оформлены только на ее имя, она просмотрела телефон Бенджамина и обратилась к календарю на кухне, чтобы убедиться, что все встречи и приемы отменены. Но она не удалила записи в своем собственном планировщике, и теперь здесь, в десять часов утра завтрашнего дня, значился доктор Лу, дантист Бенджамина. Она отчетливо помнила, как он записался на прием, прямо перед съездом в Фениксе. Он ел мороженое с мальчиками, и у него разболелся один из задних зубов. Инстинкт подсказывал ему, что нужно проверить зуб. Дантист мог бы легко принять его на следующей неделе — в расписании всегда оставались свободные места для экстренных случаев, — но он сказал им, что занят, что это не совсем экстренный случай, и они назначили ему прием более чем на месяц вперед.