Подбежали Уит и Кенни, которых мать явно отговаривала от осуществления задуманного. Каждый из них схватил по горсти чипсов, прежде чем снова убежать. Чипсы закончатся, если Бенджамин не поторопится и не приготовит курицу-гриль, подумала Глория. Ей следовало бы купить несколько дополнительных пакетов, но ее расчеты не учитывали, насколько выросли все дети после Пасхи.
— Так что насчет работы Бена? — спросила Джанин. — Они все еще думают об увольнениях?
— Бенджамин, — поправила Глория.
Джанин закатила глаза, обменялась взглядом с Майрой.
— Бенджамин. Так они все еще увольняют людей?
— Похоже, он перешел этот этап, — сказала им Глория. — Посмотрим, что будет в конце года. Эта компания бессердечна. Они всегда, режут и сжигают все мосты прямо перед праздниками.
— Пусть горят в аду, — заявила Майра. — К слову, когда уже будет готова курица?
Спустя время, когда все было сказано и сделано, оказалось, что это было не такое уж плохое Четвертое июля. Пол, как всегда, привез коробку нелегальных фейерверков, которые он купил во время одной из своих деловых поездок в Нью-Мексико, и дети бегали с бенгальскими огнями, а Пол запускал серию все более крупных искрящихся фонтанов. Каждый получил по упаковке воздушных змей, чтобы забрать их домой, и Глория услышала, как Уит сказал Кенни, что собирается продать отдельных змей по четвертаку за штуку своим школьным друзьям и сделать состояние. Вечер закончился тем, что все они стояли в центре заднего двора, смотрели на небо и наблюдали за городским фейерверком, который запускали с соседнего стадиона средней школы.
— Ну, — сказал Бенджамин после того, как все ушли, — ни дуться, ни драться, ни уходить. В общем, я бы сказал, что все прошло успешно.
Она сложила руку в кулачок и ударила его по плечу.
— Как будто твоя семья лучше.
— Разница в том, что даже если бы моя семья жила в Калифорнии, я бы их не пригласил — и даже если бы пригласил, они бы не пришли.
Это была своего рода шутка, но, тем не менее, это была правда, и хотя Глория улыбнулась, ей стало грустно за своего мужа. Она поклялась себе, что сегодня вечером подарит ему хороший секс.
Рука об руку они вернулись в дом.
Глава восьмая
К обеду следующего дня Глория получила звонки от Майры и Джанин, каждая из них жаловалась на что-то, сказанное другой, на обиды, которые на самом деле не были обидами, но которые за ночь увеличились в памяти обеих. Это было в порядке вещей, и она бы ни о чем таком не подумала, но случайные, казалось бы, не связанные между собой упоминания о Поле, опасения, что что-то... не совсем... правильно, заставили Глорию задуматься. Майра думала, что это могут быть проблемы в браке (ей никогда не нравилась красотка Даниэль), а Джанин предполагала, что это могут быть проблемы на работе. Сама Глория не заметила в нем ничего странного, но она доверяла инстинктам своих сестер и размышляла, не позвонить ли ей под каким-нибудь предлогом брату и провести собственное расследование.
Как получилось, что именно она стала самой ответственной в семье, той, кто держал (или, по крайней мере, пытался держать) их всех вместе? Она была моложе Майры на три года, Джанин — на пять, Пола — на семь. В детстве Пол был настолько старше и настолько опережал ее, что они могли бы жить в разных мирах.
Бенджамин определенно был частью этого. Он был одним из тех людей, которые родились взрослыми, и его присутствие автоматически придавало ей надежность, с которой она, возможно, не смогла бы справиться самостоятельно.
Она рассказала Бенджамину о беспокойстве своих сестер, но он отмахнулся от них.
— Ерунда все это, Пол выглядел нормально, — заверил он. — Я был с ним почти все время и ничего не заметил.
Бенджамин был хорошим человеком и любящим мужем, но он не был самым эмоционально восприимчивым человеком в мире, поэтому позже тем же днем она все же позвонила Полу. Предположительно она хотела сказать ему, как всем понравился его фейерверк, но она заметила, что он отвлекся, и ее радар неприятностей заработал. Не став ходить вокруг него на цыпочках, как ее сестры, Глория просто сказала.
— Что случилось, Пол?
— Ничего. О чем ты говоришь?
— Да ладно. Ты же знаешь, что я знаю тебя лучше.
Он вздохнул.
— Ты не должна никому ничего говорить. Особенно Майре или Джанин.
— Хорошо.
— Я серьезно!
— Окей. Говорю же я — могила.