В Бенни определенно было что-то не так.
Любила ли она его?
Глория не была уверена. Она верила — она знала, — что он действительно ее сын, поэтому, конечно, она должна была его любить. Но на самом деле ее чувства были сложнее. Она заботилась о нем, переживала за него, но в то же время немного боялась его, и этот страх заставлял ее держаться на расстоянии.
В магазине "Центрального района" в Риверсайде она стояла в очереди на повышение. Менеджер уходил, на его место был назначен помощник менеджера, и Глория должна была перейти на должность помощника менеджера. Но после перевода в магазин в Коста-Месе она снова оказалась в конце очереди, когда дело дошло до повышения. Неважно. У нее оставалось столько же накопленных отпускных, а продажа дома плюс страхование жизни Майрона дали ей деньги на развлечения. Этим летом она планировала взять Бенни в отпуск в один из национальных парков. Может быть, в Большой Каньон. Или Йеллоустоун. А еще она всегда хотела отправиться в пустыню Мохаве, в парк "Долина Смерти". Или Йосемити.
Да, Йосемити. Самое то!
В то же время, пока она была на работе, он должен был оставаться дома, в помещении, подальше от посторонних глаз. Он мог пойти с ней на прогулку, когда она вернется, но в остальное время он должен был оставаться дома. Он мог смотреть телевизор, если хотел, и Глория дала ему стопку книг из библиотеки, которые, как она думала, помогут ему казаться более соответствующим возрасту интеллектуально, если он будет их читать.
Только...
Глория не была уверена, что дело обстоит именно так. Иногда, придя домой, она обнаруживала на полу грязь и мелкие кусочки листьев, как будто Бенни ходил на улицу и следил за ней. В других случаях дверь была не заперта, хотя она была уверена, что заперла ее перед уходом. Расспросы Бенни ничего не прояснили, потому что он всегда утверждал, что никуда не уходил и ничего не делал.
Ночью в постели, пытаясь заснуть после долгого рабочего дня и сумбурного ужина с Бенни, Глория поймала себя на мысли, что эта жизнь — не ее, что та, кем она была в "Центральном районе", и даже та, кем она была с Бенни, — не настоящая она. Она вспомнила, что подобные мысли посещали ее в день, когда Бенни утонул, и суеверно встала с постели, чтобы проведать его и убедиться, что с ним все в порядке.
Как обычно, он уже проснулся и улыбнулся Глории, когда она просунула голову в его комнату.
Ее сын, размышляла она, в буквальном смысле слова не был тем человеком, которым должен был быть. Он был на много лет старше своего реального возраста, и он был... живым.
Как все это было возможно? Кем был Бенни?
Только в такие моменты, в одиночестве, поздно ночью, она задумывалась над подобными вопросами. Днем, когда она вела себя как Глория, которой все ее считали, она просто принимала мир таким, какой он есть, и вела себя соответствующим образом. Но ночью она чувствовала, что что-то не так, не совсем правильно, и хотя она никогда не могла понять, что именно, мысли о возможных вариантах мешали ей заснуть.
Может быть, никто, подумала она, никогда не раскрывал, кто он на самом деле внутри.
Глава восемнадцатая
Глория проснулась поздно, так как Бенни не ворвался в дом, умоляя о завтраке, как он обычно делал, и когда она проверила его после посещения ванной, намереваясь разбудить его, она обнаружила его лежащим на кровати, с откинутыми до пят одеялами, с широко открытыми глазами. Его глаза всегда были открыты, когда она входила в его комнату, но обычно он не спал и улыбался ей. В этот раз, однако, его лицо было застывшим, рот онемевшым, и у нее перехватило дыхание, когда она с ужасом осознала, что Бенни не дышит. Ее мальчик умер где-то ночью. Снова.
Крик, вырвавшийся из ее уст, был достаточно громким, чтобы разбудить весь район. Она упала на него и зарыдала. Это была инстинктивная реакция, первобытный вопль ее разбитого сердца. Она снова потеряла сына, и ощущение его холодной кожи на ее щеке прожгло бездонную дыру в центре ее существа. Она взяла его руку в свою, обняла и сжала ее.