Блеск этот исчез, как только Том положил на это место ладонь, дверь открылась, и перед нами появилась еще одна колонна серого света.
В фойе проникал свет из овальных окошек в двери напротив, ведущей к старой будке, где продавали билеты, и стеклянным дверям на Ливермор-авеню.
На месте прилавка, где продавали раньше сладости, стояли два каких-то невысоких шкафчика. Даже при неярком свете фойе казалось гораздо меньше, чем я помнил, и гораздо чище, чем я ожидал. Дверь в дальнем конце фойе вела к дополнительному ряду кресел в зале. Я подошел к шкафчикам, стоящим на месте прилавка со сладостями, и попытался разглядеть причудливую резьбу, среди которой проступали буквы «ИРНИ». Я посмотрел на другой шкафчик и увидел там те же буквы. Только теперь я разглядел, что стою перед переносным алтарем и кафедрой.
– Какая-то конгрегация по воскресеньям, должно быть, использует это помещение как церковь, – сказал Том, направляясь к двери в стене рядом с кафедрой. Том подергал за ручку, снова достал набор взломщика, подобрал ключ, открыл дверь и заглянул внутрь. Он достал фонарик, включил его, и мы зашли в душную комнату без окон размером с половину кухни Тома.
– Кабинет управляющего, – сказал Том. Фонарик осветил пустой стол, несколько зеленых пластиковых стульев и вешалку на колесах, завешанную синими робами хористов. Перед столом стояли в ряд четыре картонные коробки.
– Ты думаешь? – спросил Том, освещая их фонариком.
Я прошел мимо стульев и опустился на колени перед двумя коробками, стоявшими в центре. Открыв одну из коробок, я увидел две стопки синих брошюр.
– Гимны, – сказал я.
Я светил фонариком на стены, пока Том переставлял предметы вокруг меня. Ни одну из коробок не потревожили крысы, и во всех четырех наверняка были гимны. Я не поленился проверить их – действительно гимны. Я встал и обернулся. Вешалка с робами была чуть наклонена в сторону комнаты. Над вешалкой возвышалась голова Тома, а луч света от фонарика освещал фанерную дверь, которая была почти того же цвета, что и его волосы.
– Фи всегда любил подвалы, не так ли? – произнес Том. – Давай заглянем туда.
9
Я обошел вокруг вешалки, а Том открыл дверь и посветил внутрь. От двери начинался пролет деревянных ступенек, ведущих к цементному полу. Я спустился вслед за Томом, светя фонариком в открывшееся справа пространство. Две испуганные мышки сиганули к дальней стене. Мы спустились еще на три-четыре ступеньки, и мыши ретировались в почти невидимую щель между двумя цементными блоками стены, фонарик Тома выхватил из темноты старую чугунную печь, кирпичную колонну около ярда толщиной, трубы отопления, электропровода, ржавые водопроводные трубы, свисающую с них паутину.
– Жизнерадостное место, – заметил Том.
Мы спустились на пол. Том сразу направился к печи, а я двинулся вправо, чтобы разглядеть получше одну вещь, которую я заметил еще с лестницы. Том освещал фонарем центр подвала, мой фонарик шарил по углам и наткнулся наконец на квадратную деревянную коробку.
Я подошел к ней, поставил на пол термос, который все это время держал в руках, и открыл крышку, под которой оказалось что-то белое и квадратное. Я снял крышку совсем и посветил фонариком на аккуратно сложенные листы бумаги. На верхнем листе были какие-то сумасшедшие, непонятные записи. Темные буквы на белом фоне складывались в совершенно непонятные слова. Я понял, что в коробке лежат буквы, с помощью которых рисовали когда-то афиши.
– Иди сюда, – донесся до меня из-за печки голос Тома. Я взял термос и стал обходить печку, светя себе фонариком.
– Он был здесь, – сказал Том. – Посмотри.
Мне послышалось «Он здесь», и я приготовился увидеть на цементном полу труп Фи рядом с револьвером, из которого он застрелился. Я испытал при этой мысли неожиданный прилив гнева, отчаяния, горя и боли и одновременно что-то вроде сожаления и разочарования. Мой фонарик осветил две картонные коробки. Неужели, несмотря на все, что сделал этот человек, я хочу, чтобы он жил? Или мне просто хотелось, как и Тому Пасмору, самому присутствовать при окончании всей это истории? Злясь на Фи и на самого себя, я направил фонарик в грудь Тому и сказал:
– Я не вижу его.
– Я сказал: «Он был здесь». Том взял мою руку и направил луч фонарика на коробки, которых я не заметил, ожидая увидеть труп.
Они были открыты, и одна из них лежала на боку, так что видно было, что внутри пусто. В этой коробке были прогрызены дыры различного размера и формы. Том пытался подготовить меня. Эти пустые коробки, так же, как и труп, которого тут не было, означали конец наших поисков.
– Мы упустили его, – сказал я.
– Пока еще нет, – возразил Том.
– Но если он перенес записи в другое безопасное место, все, что ему осталось сделать, это убрать Дика Мюллера, – я прижал руку ко лбу, представляя себе картины одна ужаснее другой.
– Мюллер в безопасности, – сказал Том. – Я звонил ему вчера вечером. Его автоответчик сообщает, что он уехал на две недели в отпуск с семьей. Место там не указано.
– Но что если Фи тоже звонил ему? Он узнает... – Но я тут же понял, что это неважно.
– Он все равно должен вернуться, – сказал Том. – Он знает, что кто-то пытается его шантажировать.
Это было так. Он обязательно должен вернуться.
– Но куда он дел эти записи?
– Что ж, у меня есть одна идея на этот счет, – я вспомнил, что Том уже говорил нечто подобное раньше, и попросил его объяснить.
– Это наверняка его последнее прибежище, – сказал Том. – Честно говоря, это было с самого начала у нас перед носом. И у него перед носом тоже, но до сегодняшнего дня он того не понимал.
– Так что же это?
– Я не верю, что ты не понимаешь этого сам. Ведь до сих пор ты все понимал, не так ли? Если так и не поймешь до того момента, как нам пора будет отсюда уходить, тогда скажу.
– Чертов пройдоха, – в шутку обругал я Тома, и мы снова разделились, чтобы продолжить обыскивать подвал.
На гидравлической платформе, находившейся явно под сценой, я нашел орган, – не большой и мощный, какие появились в кинотеатрах в тридцатые годы, а маленький, камерный.
Старые гримерные в левой части подвала теперь представляли собой не более чем бетонные дыры с фанерными подставками, на которых, видимо, стояли когда-то двадцатифутовые зеркала. В стенах виднелись кольца, которые поддерживали находившиеся раньше вдоль стен лампы.
– Ну что ж, теперь мы знаем, что где, – сказал Том.
Мы вернулись в кабинет, Том закрыл дверь в подвал, затем мы прошли в фойе, и он запер за нами дверь. Я пошел к выходу, через который мы сюда проникли, но Том сказал:
– В другую сторону.
Его инстинкты действовали лучше, чем мои. В дальней стороне зала тот, кто войдет в кинотеатр, не увидит нас, в то время как он – Фи – окажется как раз в колонне серого света, как только войдет. Я прошел мимо алтаря и кафедры к ряду дверей в дальнем конце фойе и снова очутился в темноте.
10
Мы двигались вслепую по дополнительному ряду кресел, держась руками за спинки. Я чувствовал себя как в огромном гробу, по которому иду в непроглядную тьму, а она, как ни странно, отступает передо мной.
Том коснулся моего плеча. Мы еще не дошли до прохода, делящего надвое ряды кресел и могли быть где угодно от третьего ряда до двадцатого. Стена тьмы по-прежнему стояла перед нами, готовая отступить, как только я сделаю шаг вперед. Я нашарил рукой плюшевое сиденье, опустил его и сел в кресло. Я слышал, как Том опустился в кресло впереди меня, и чувствовал, что он повернулся ко мне. Я положил руку на спинку кресла передо мной и коснулся его руки. Потом различил в темноте контуры его тела.