А увлечение театром? И меня ведь превратили в актера! Если не ошибаюсь, в спектакле «Коварство и любовь»... Поздно ночью, перед премьерой, на дряхлой машинке печатали программки: Фердинанд — Валера Нестеров, Луиза — Тамара Четверикова, Миша Василевский — президент фон Вальтер. Так? Я волновался — как бы не опозориться перед учениками, не забыть текста.
Теперь с горечью думаю, что всем нам не собраться... Погиб Гриша Астафьев, погибли на передовой Саша Полиницын, Федя Егошин и Володя Деев. Без вести пропал Валера Нестеров. Разве они хотели этого? Разве к этому мы готовили вас?
— Я ничего не знал...
— Это ответ на твои мысли о чувстве вины. Вот о чем я думал, когда узнал, что «Робинзон» ушел в одиночку в Кабанью пущу. Единственно хочу, чтобы этот трагический список не пополнялся... Теперь мы должны жить и за них.
— Не могу представить, что кого-то из ребят уже нет в живых, что их не возвратить. Часто мечтал: класс соберется после войны и этой встречей сотрет все страшное, кровавое, что оставило в нас минувшее четырехлетие...
— Более разрушительной войны не было. Нужно сделать все, чтобы она стала последней. Чекисты выполняют часть этой работы: выбивают из схронов последышей войны.
— Думаю, Иван Николаевич, такой работы на наш век хватит. Сами же говорили, там, на Западе, потихоньку выползают из всех щелей недобитки. Враг номер один для них — Россия...
— Как ты сказал, Андрюша? «На наш век хватит такой работы»? А может, ты достаточно сделал по этой части для своих двадцати трех?
— Иван Николаевич, ваш предмет был для меня в школе самым любимым, и я всегда поражался, что история человечества — это чаще всего история войн. Наверное, никто не оспорит, что после американских атомных бомб мы вступили в очень опасную эпоху. Вы можете чувствовать себя спокойно? Нет! Почему я должен думать, что кто-то там, в отделении побеспокоится за нас, сделает все, чтобы наши люди жили спокойно. Каждый, кто ищет главное дело своей жизни, должен когда-нибудь сказать: кто, если не я?
Андрей замолчал. Трудно дались ему эти слова. Нужны какие-то особенные моменты, особенный взлет чувств, настроений, чтобы выношенные мысли д л я с е б я прозвучали вслух, для кого-то рядом.
Грошев поднялся из-за стола, прошелся по комнате.
— Боюсь, Андрей, что на твое решение повлияла наша совместная работа. Знай, никогда не подумаю о тебе плохо, если и оставишь службу. Уверен — как бы не было трудно, ты никогда не будешь отсиживаться, дел в стране невпроворот... Впрочем, это уже лишнее. Не сердись. Ну, что же. Тогда будем работать вместе. Так долго, как отсчитает нам Хронос...
Шумно, по-свойски вторгся в комнату Дондера. Он пожал руку Грошеву, познакомился с Черняком. Принес кофе Митрохин. Дондера взял чашку, продегустировал.
— Миша, кто-то тебе сообщил мой рецепт... — Дондера мелкими глотками допил обжигающий напиток. — Привык я к вам, ребята. Скучать буду без вас. Что же молчал, Иван Николаевич, ни слова не сказал?
— Пакет пришел с нарочным только вчера. Все наши оперсектора на землях, отошедших к Польше, будут ликвидированы. Ориентировочно срок вывода — октябрь-ноябрь. Прибавится тебе забот.
— Вы славно помогли новой Польше...
— Спасибо, Тадеуш. Я думаю, мы скажем все комплименты потом. До ноября еще много воды утечет.
Грошев резко отодвинул чашку в сторону и приступил к главной теме совещания.
— Товарищи, как известно, дело «Кротов» ведется в сотрудничестве с польскими коллегами. Тадеуш, прошу!
Дондера заговорил медленно, тщательно подбирая русские слова.
— Мы искали Голейшу с первых дней освобождения Польши. Голейше был вынесен смертный приговор подпольными группами «людовцев», пострадавшими от его провокаторской деятельности. В Зеебурге Голейшу опознал один из бывших подпольщиков. К счастью, он поступил разумно, не стал сводить с ним счеты, а обратился к нам. Мы узнали, что Голейша имеет связи подозрительного характера, проявляет интерес к информации о функционировании советских и польских учреждений, комендатур. Он пытался получить фотографии сотрудников административных органов, в том числе и безопасности... Нам удалось выяснить, что Голейша ищет выход на бандитское подполье в Литве. Такую связь мы ему подставили — поляка, участника Сопротивления, владеющего литовским языком. Как показало дальнейшее, Перкунас был весьма пластичен в контактах с бандитами, и Доктор решил довериться ему. Голейша начал зондировать через Перкунаса вопрос о переправе на Запад. В качестве вознаграждения Голейша предлагал Перкунасу сотню стволов автоматического оружия и после переправы устойчивый канал связи с разведслужбами империалистических держав. Пока этих связей у Доктора нет, но он надеется их установить, как «специалист» по Польше и России. Несколько часов назад Перкунас встретился с Доктором и дал согласие на сделку. Завтра, в шесть вечера, Доктор оставляет бункер. Он уверен, что под Геруляем его ожидают рыбак и моторная лодка. Условие Перкунаса: переправа не более трех человек. Кроме Доктора, таким образом, идут Сконецки-старший и Голейша.