Когда началась вечерняя программа, я вспомнила и об отсутствующей прическе; и о том, что в косметичке есть тушь; а помаду, как и зеркало, можно было бы с собой прихватить. Топ подыскать с декольте поглубже, а юбочку короче. Проклинала себя, что на второй день отдыха обленилась, и красоту не навела, впервые взгляд остановился на том, кто его радовал. Как мечтала: высоченный, загорелый, тёмные волосы, глаза, белоснежная улыбка…
Звуки улетучились, стихли. Мир сузился до узкого прохода, ведущего к «нему». Дыхание подводило — замирало, болезненно сжимая лёгкие. Даже глотнуть не могла — в горле застрял шершавый ком. Мысли испарились — в голове пустота, всё свелось к персоне, завладевшей вниманием. Турок словно светился, притягивая магнитом. Ощущалось в нем нечто, отличающее от остальных. Уверенность в себе, непоказное поведение, раскрепощенность — сильное мужское начало, подкрепленное незаурядной внешностью. Эдакий брутал, сражающий одним взглядом; знающий себе цену и умеющий получать, что желал и когда желал. Вспомнились прочитанные романы. Сердце: то рвущееся из груди, то пропускающее удары; предательская краска, приливающая к щекам, подрагивающие руки, слабость в ногах. Это нахлынуло волной, размером с цунами и смело разумное и… еле блеющее: «не по тебе жертва».
Поздно… Инстинкты сильнее. Я попала… точнее, пропала…
Как оказалось, не одна — падкая на красоту. Присутствующие девицы дышать перестали. Группа турков, войдя в зал, смеясь, прошла к самому большому столику. Пока рассаживались, плотоядные взгляды и томные хихиканья летели со всех сторон. Ребята ещё не поняли, кто настоящие жертвы. Неудобно-то как. Я посмотрела на Ирку, она на меня — мы скривились. Не нужно быть экстрасенсом, подумали об одном и том же: «Загон на убой! Пацаны попали в логово хищниц, хотя глупые, думали, что снимать приехали они».
Еда в горло не лезла, танцы не радовали — турок-мечта лишь единожды удостоил взглядом и то — беглым. Даже секундной задержки не было. Зато шибануло, будто единственное дерево на выжженном поле разрядом молнии. Истлела вмиг.
Больно-то как… Обидно… Старость и серость грузом давила, настроение упало окончательно, собственное уродство — как неизлечимый порок. Столик турков расширился за счёт столика с эффектными блондинками из Москвы. Праздник сдвинулся в их сторону, действо вечеринки и шоу-программы крутилось там же.
Меня распирало от негодования, а Ирка же, напротив, сидела с непроницаемым лицом и потягивала вино, как ни в чём не бывало. Мне бы её непоколебимость.
Отшив очередных весёлых ухажеров-немцев, мы отправились в номер. Сон никак не шёл — перед глазами красавец, тискающий девчонку с большими достоинствами.
— Ир… — протянула тихо. Молчание. — Ир, ты спишь?
— М-м-м…
— Я пойду, искупаюсь. Ты как?
— Тань, с ума сошла? — сонно шикнула она. — Ночь.
— Ну и что? Вспомни, как в Геленджике? Круто было. Планктон сверкал…
— Нам было сколько? Двадцать! А сейчас: чужая страна, акулы-убийцы, маньяки на пляже, как, впрочем, и парочки, занимающиеся всяким разным.
— Так, может, изнасилуют?
— Дура!
— А ты — зануда, — пробубнила, вставая. — Зад оторви от койки и пойдем! Быстро окунемся и вернемся бодричком. Что может случиться?
Паузу затянулась.
— Нас опять не захотят нормальные? — колко поинтересовалась подруга.
Я, сдерживая слёзы, расхохоталась:
— Да, как-то так.
— Ладно, — пробурчала она. — Всё ради тебя.
— Ничего, ты мне в старости ещё спасибо скажешь, — подбадривала больше себя, чем её.
Через минуту мы уже тихо шли по коридору. Спустились на первый этаж, миновали фойе, бассейн и побежали к морю. Веселье слышалось отовсюду, как, пожалуй, и постанывания. Хм, вот чем жил курорт… Недалеко от берега белоснежным пятном покачивалась яхта. Крутая, как в фильмах и журналах, где «силиконовые» девицы пританцовывают топлесс на корме. Рядом раздавались мужские голоса и женские радостные визги, смешивающиеся с плеском воды. Мы с Иркой остановились в самом затенённом месте и, скинув халаты, нырнули голышом. Море теплое и спокойное. Обволакивало нежностью, будто принимало в своё лоно. Светящаяся вода искрилась. Ничего не скажешь — живительное купание. Вот только выглянувшая из-за облака луна, как издевка, осветила землю и смиренное море. Куда спрятаться? Чёрт знает…
— Тань, — зло шикнула Ирка. Обречённо глянула на неё — голова торчит из воды, в глазах: «Убью, не помилую!»
— А я чего? Кто ж знал, что луна выплывает… — оправдывалась шёпотом. Хохот с яхты заткнул. Знакомый силуэт мелькнул в капитанской, оттуда же вновь полетел заигрывающий женский смех. Рядом с кораблем плескались несколько парочек. Точнее, резвились, а ещё правдивее — трах... От стыда и ревности хотелось провалиться сквозь землю, но даже этого не дано. Я поплыла к берегу. — Мне плевать, Ир, как и тебе должно быть. Не молодеешь, я тоже. Нужно ловить, что успеем!
— Ага, — не преминула уколоть подруга, чуть приотстав, — главное не сифилис или другое половое заболевание, а то лечение будет долгим и болезненным, а память — вечной и постыдной!
Я не хотела показывать, что самой неудобно:
— Ты ни с кем из них не знакома, — наставляла как можно увереннее и проще. — Через пару дней уедешь, и больше никогда не встретишь, — оглянулась, Иришка с хмурым лицом, гребла сосредоточенной «лягушкой». Расхохотаться бы от комичности, но… не поймет. — Вон, — кивнула на яхту, — даже не заметили. Так что, заканчивай разыгрывать девственницу, причаливай к берегу. Руку на отсечение, станцуй сейчас лезгинку в этом виде, они на тебя даже не взглянут. Мы успеем одеться и убежать.
Сама не была уверена, но лучше сказать твердо, чтобы сомнений у подруги не осталось. Выскочила на берег. Как назло, долго попадала в рукава халата — ткань намокла, тело липкое. Нелепо прыгая по кругу и чертыхаясь, всё же запахнулась. Подняла Иркину накидку и понесла ей в воду. Она укуталась, и мы побежали в мотель. Осадок уплотнился: хотела проветриться и освежиться, а получилось наоборот — увидела «его» в объятиях другой и совсем зачахла. Слёзы так и мечтали прорваться. С головной болью упала на постель, ворочалась почти всю ночь и только под утро забылась сном.
Третий день, под стать второму — добей, чтоб не мучилась. Турок охмурял следующую «порцию» девчонок, благо их завоз-заезд большой, да к тому же почти нескончаемый — «новый товар» подоспел, будто скидки на рождество и бонусы за активность. Бери — не хочу. Я непринужденно усмехалась, но на деле — молча ненавидела и завидовала, а в сердцах молила ещё хоть об одном взгляде «мечты». Пусть мимолетном, и даже брезгливом… Ведь каждый жест турка, улыбки, смех, вызывали необъяснимый тайфун ощущений, выворачивающий наизнанку. Тело становилось чувствительным до боли. Оно горело, кипело… требовало внимания. Я истосковалась по ласкам, а воображение, как назло, творило немыслимое — рисовало такие картинки, что смерть казалась самым простым выходом. Остальное истязало с адскими муками. Словно резали тупым ножом без наркоза, присыпали солью и возобновляли пытки раз от раза.
Так пролетели ещё дни: четвёртый, пятый, шестой, седьмой… Когда сердце перестало кровоточить, настал долгожданный момент — до пошло всё, у меня отпуск — можно сказать, полегчало. Ириша, как и обещала сеструхе, пошла нянчиться с племянником, а я, чтобы не мешаться, развлекалась: пляж, волейбол, потом к ней. Поддержка — великое дело. К тому же опыта у меня побольше — двое детей за плечами, точнее, на шее. После — вместе отправлялись гулять… и, наконец, наступала ночь — тяжело приходящий, обрывочный сон.
Я без Ирки не ужинала, боялась, что одиночество убьет, а вернее добьет. К тому же не хотелось, что меня видели без подруги. Соседи по столику закидали бы вопросами. Вечером позвонила своим. Услышав родные голоса, успокаивалась, но мужу, как и прежде, отвечала:
— Нет, не скучаю. Нет, не люблю… — на сердце больно, но врать не могла.
Воскресенье в том же ритме и, когда подруга ко мне вернулась, мы решили: последние дни гуляем на полную, как планировали вначале. Всех мужиков из старых заездов уже отшили, красавцы на нас не смотрели, будем веселиться для себя и души.