— Тогда я брошу ему вызов, — сказал Шолто.
— Нет, — оборвала его я. — Никто не будет бросать ему вызов или пытаться убить его как-то еще.
Трое мужчин посмотрели на меня. Дойл и Рис знали меня достаточно хорошо, чтобы прийти к некоторым умозаключениям. Они знали, что у меня есть план. Шолто не настолько хорошо меня знал. Он просто злился.
— Мы не можем оставить этого оскорбления, Принцесса. Он должен заплатить.
— Я согласна, — сказала я, — и поскольку он нанял человеческих адвокатов, чтобы выдвинуть обвинение против Риса, Галена и Аблойка в нападении на одну из его придворных дам, мы тоже воспользуемся законами людей. Мы получим его ДНК и обвиним его в изнасиловании меня.
Шолто заговорил.
— И что, он рискует попасть в тюрьму? Даже, если он позволит посадить себя в человеческую тюрьму, наказание будет слишком незначительным по сравнению с тем, что он сделал с тобой.
— Да, незначительным, но лучшим из того, что мы можем потребовать согласно закону.
— Человеческому закону, — заметил Шолто.
— Да, человеческому закону, — подтвердила я.
— Согласно нашим законам, — заговорил Дойл, — мы в праве бросить ему вызов и убить его.
— Это мне по душе, — поддержал его Рис.
— Я — та, кого изнасиловали. Я — та, кто станет королевой, если мы сможем помешать моим врагам убить меня. Я решаю, как наказывать Тараниса. — Мой голос под конец немного захрипел, и мне пришлось остановиться, чтобы пару раз глубоко вдохнуть.
Лицо Дойла ничего не выражало.
— Ты что-то задумала, Моя Прицесса. Ты уже спланировала, как это все может нам помочь.
— Помочь нашему Двору. В течение столетий Неблагой Двор, наш Двор, был окрашен в темные тона в глазах людей. Если мы сможем устроить публичное слушание по обвинению короля Благого Двора в изнасиловании, мы докажем людям, что мы не являемся главными злодеями, — пояснила я.
— Речи, достойные королевы, — заметил Дойл.
— Достойные политика, — уточнил Шолто, и от него это прозвучало вовсе не как комплимент.
Я смерила его взглядом, которого он заслуживал.
— Ты — тоже король, ты правишь племенем твоего отца. Ты уничтожил бы свое королевство ради мести?
Он посмотрел куда-то в сторону, и черты его лица изменились, показав его настоящий характер. Но каким бы угрюмым ни был Шолто, ему было далеко до Холода. Тот был моим капризным малышом.
Рис подошел поближе к кровати. Он коснулся моей руки, той, к которой крепилась капельница.
— Я бы встретился с королём лицом к лицу ради тебя, Мери. Ты же знаешь.
Свободной рукой я накрыла его ладонь, встретив взгляд его единственного голубого глаза.
— Я не хочу потерять еще кого-то из вас, Рис. Мне хватает того, что я уже лишилась.
— Холод не мертв, — сказал Рис.
— Он белый олень, Рис. Кое-кто сказал мне, что он может продержаться в этой форме целую сотню лет. Мне тридцать три и я смертная. Я не проживу сто тридцать три года. Он может вернуться Убийственным Холодом, но для меня будет уже слишком поздно. — Мои глаза жгло, горло сжалось, и мой голос стал сдавленным. — Он никогда не возьмет на руки своего ребенка. Он никогда не станет ему отцом. Его малыш вырастет прежде, чем у него снова будут руки, чтобы это сделать, и человеческий рот, чтобы говорить слова отцовской любви. — Я откинулась на подушки и позволила слезам поглотить меня. Я держала Риса за руку и плакала.
Дойл подошел, чтобы встать рядом с Рисом, и провёл рукой по моему лицу.
— Если бы он знал, что ты будешь так по нему убиваться, он сопротивлялся бы этой форме сильнее.
Я сморгнула слезы и пристально посмотрела в его темное лицо.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мы оба видели это во сне, Мередит. Мы знали, что один из нас станет жертвой за возвращение сырой магии фейри. Одинаковый сон в одну и ту же ночь, так что мы знали.
— Ты не рассказал мне, ни один из вас, — изумилась я, и в голосе моем теперь были нотки обвинения. Полагаю, это лучше, чем слезы.
— Что бы ты сделала? Когда сами боги делают выбор, никто не может его изменить. Но жертва должна быть добровольной; сон ясно дал это понять. Если бы Холод знал, что его сердцем ты дорожишь больше всего, он боролся бы сильнее, и тогда ушел бы я вместо него.
Я покачала головой и отодвинулась от его руки.
— Разве ты не понимаешь? Если бы это ты изменил облик и был бы для меня потерян, я рыдала бы точно так же.
Рис сжал мою руку.
— Дойл и Холод не понимали, что они лидеры, оба.
Я высвободила свою руку из его руки и всмотрелась в него, радуясь гневу, потому что это чувство было лучшей из возможных эмоций внутри меня в данный момент. — Вы дураки, все вы. Разве вы не понимаете, что я оплакивала бы каждого из вас? Не понимаете, что нет ни одного человека из моего внутреннего круга, которого я бы была готова потерять или рисковать им? Вы этого не понимаете? — Я кричала и вдруг почувствовала себя намного лучше, чем когда плакала.